- Не шевелитесь! Прошу вас, не шевелитесь!

- В чем дело?.. – начал Левенштайль, но я шикнула на него и заметалась по комнате, отыскивая новый холст и торопливо смешивая краски.

Больше всего я боялась упустить удачный момент, поэтому принялась наносить краску быстро, широкими мазками, стараясь ухватить скульптурность этого мужского лица.

- Ты спятила? – спросил генерал и переступил с ноги на ногу, сразу же сбившись с позы.

- Ну что вы натворили?! – я бросилась к нему, схватила за подбородок и заставила снова повернуть голову под нужным градусом. Генерал вздрогнул, но не произнес ни слова. – Постойте так хотя бы десять минут, умоляю, - я и правда молитвенно сложила руки, потому что сейчас мне ничего так не хотелось, как написать этот мужской портрет.

Мне всегда было интереснее писать именно портреты, а не природу, натюрморты или что-то другое, что было модно и современно. Последним трендом среди заказчиков были портреты их домашних питомцев в военных мундирах разных эпох. Ну скажите, кому могут быть интересны портреты тойтерьеров, пудельков и мопсиков в эполетах или погонах? Несусветная глупость, но в последний год я написала около пятидесяти подобных картин и неплохо на них заработала.

Только это был именно заработок. А душа просила иного. И вот теперь моя душа просто зарыдала – так ей хотелось именно этот портрет.   

Наверное, мой порыв передался и генералу, потому что он замер, как статуя.

Я смешала охру с кармином, добавила немного белил, добиваясь нужного оттенка кожи, наметила темной охрой надбровные дуги, обозначила охрой с примесью сажи радужки глаз, а генерал всё стоял, не шевелясь, и лишь ресницы опускались и поднимались – да и то редко.

- Дышать можно, - разрешила я и не смогла удержать улыбки, потому что натурщик был бесподобен, и краска ложилась на холст словно сама собой.

Я просила десять минут, но прошло дольше – около получаса. За это время я успела закончить набросок и удивилась сама себе – так легко и быстро мне никогда раньше не работалось.

- Можете передохнуть, милорд, - я вытерла кисти, положила их на стол, а когда обернулась к картине, обнаружила, что мой муж уже стоит рядом с ней и рассматривает изображение почти с ужасом. – Похоже? – спросила я, напоминая себе, что мужчина рядом со мной – не мой муж.

Он – муж Алиноры. И об этом нельзя забывать.  

- Вам нравится? – повторила я.

Напрасно я ждала ответа. Ксандр Левенштайль как-то странно мотнул головой, промычал в ответ что-то непонятное, а потом вышел из комнаты. И вышел так быстро, что это больше походило на бегство.

Мне оставалось только пожать плечами, когда боевой генерал удрал, как заяц. Я была слишком увлечена работой, чтобы обращать внимание на странности в поведении мужа Алиноры. Не запретил рисовать – и то хорошо. Со слов Диаманта я знала, что в этом мире благородным женщинам полагалось вышивать, музицировать и – в лучшем случае – немного баловаться акварелью, Но акварель – это скучно. То ли дело – масло!..

Набросок генеральского парка был позабыт, а я до самых сумерек колдовала над портретом, доводя его до совершенства, и ловя себя на мысли, что чаще думаю об оригинале, чем о картине.

Может, генералу не понравилось, что его жена оставила вышивание? Впрочем, он ничего подобного не сказал. Да и портрет… почему бы Левенштайлю могла не понравиться моя работа? Если написать большую картину – вроде той, что висит в холле, это может быть началом семейной портретной галереи. Несмотря на то, что ситуация была совсем не смешная, я не удержалась и хихикнула – будет забавно, если когда я вернусь, обнаружу свою картину где-нибудь в музее под ярлыком «Неизвестный художник, портрет неизвестного».