И я должна была за пару недель перенять её умения, манеры, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что герцогиня – та самая, а не её жалкая тень.

Впрочем, Диамант не заметил подмены, а Ксандр и вовсе ничего не замечал, потому что в наши редкие встречи старался держаться от меня на расстоянии, для верности даже убирая руки за спину, и смотрел только мимо, предпочитая разговаривать сквозь зубы.

Но меня это устраивало. Мне совсем не хотелось, чтобы Левенштайль-старший захотел бы уединиться со мной в спальне. Каждый раз на ночь я запиралась изнутри, чтобы точно избежать компании мужа. Но ко мне никто не приходил, и я прекрасно спала одна – в широкой постели, на мягкой перине, под шелковым одеялом.

Через несколько дней Диамант, верный обещанию, привез всё, что нужно было для занятий живописью. Поговорив с экономкой, я оборудовала под мастерскую крохотную комнату под самой крышей. Здесь даже не было стекол в окне, и это очень меня устраивало, потому что выветривался запах от грунтованных холстов и минеральных красок.

Я с удовольствием принялась за любимое дело, и это было интереснее и гораздо легче, чем вышивать шелком и бисером, пусть мне сейчас пришлось пользоваться не готовыми масляными красками, а растирать минералы, добавлять по каплям льняное масло, смешивать, грунтовать…

Экономка пару раз заглядывала в мою каморку – приносила мне чай, и всякий раз оглядывалась с таким недовольным видом, будто это она была  хозяйкой замка, а я беззастенчиво обкрадывала её.

Для работы я приспособила передник, позаимствованный у прислуги, чтобы не запачкать платье, подвязала волосы косынкой и всё свободное время, пока мы с Диамантом не изучали придворный этикет, танцы и премудрости пользования столовыми приборами, пропадала в своей каморке.

Делая подмалевок будущей картины, мне показалось, что я перенеслась в свой мир и работаю в своей мастерской, как раньше… как прежде…

Солнце золотило кроны деревьев, и  на моем холсте появлялись бледно-желтые пятна, обозначая свет, заливающий дубы, растущие вдоль аллеи. Я так увлеклась, что не услышала шагов на лестнице. Дверь в мою мастерскую распахнулась, я испуганно обернулась и всхлипнула, увидев на пороге Ксандра Левенштайля.

Герцог оперся ладонями о косяки, заполнив собой весь дверной проем, и исподлобья оглядывал комнату. Черные глаза блеснули из-под прямых бровей, и муж Алиноры спросил, как обычно цедя слова сквозь зубы:

- Ты что тут устроила?

- Вам не нравится? – спросила я осторожно. – Но я здесь никому не помешаю…

Я замолчала, потому что Ксандр Левенштайль шагнул в комнату и медленно прошелся туда-сюда, разглядывая холсты, коробочки с красками-порошками и с растертыми красками с такой подозрительностью, словно я занималась не живописью, а алхимией.

Он остановился возле неоконченной картины и долго и внимательно её изучал, а потом отстранился и хмыкнул:

- Наверное, ты и правда ударилась головой слишком сильно. Но если тебе по душе переводить краску на эти пятна, то я не против.

- Это не пятна, - обиделась я. – Это – подмалёвок. Основа будущей картины.

- Хм… - раздалось в ответ нечто явно недоверчивое.

- Во всем нужен особый порядок, - продолжала я, стараясь говорить спокойно. – Вы ведь не бросаете войска на противника без разведки? Сначала вы отправляете шпионов, чтобы узнать общую картину…

Вот теперь я удостоилась внимательного взгляда. Левенштайль даже брови приподнял удивленно, будто я была дурочкой, внезапно сморозившей что-то почти умное.

Он повернул ко мне голову, и свет лег именно так, как я размышляла, когда ехала с мужем в карете. Ракурс был удачным, а освещение – ещё удачнее, и я воскликнула, даже подпрыгнув на месте: