Их имена были вычеркнуты из всех списков за месяц до поезда.

Автозак перегнал их в старую зону бывшего следственного изолятора, переоборудованного под «предказненный блок». Мрачные стены, перекрашенные под нейтральный серый, закрытые окна, усиленная охрана. Там их поместили в одиночные камеры.

Охранник мимоходом бросил:

– Кормёжка дважды. Потом – в центр. Форма будет.

Никаких объяснений. Всё происходило как по невидимому сценарию.

Через кормушку в двери каждый получил хлеб, кружку горячей воды, разваренную кашу. Есть хотелось. Даже Мертан, измождённый и побитый, ел молча. Внутри – тишина. Где-то слышался звон посуды, шаги, лай собаки.

В его голове – ни страха, ни гнева. Только спокойствие. И воспоминание о том, что сказал ему голос в темноте:

– Сегодня день жатвы. Ты увидишь то, что не должен был видеть человек. Но ты уже – не просто человек.

Обед был чуть сытнее – тушёная капуста, кусок варёного мяса. Кормёжка выглядела почти заботливой.

Мертан понял: это не милость. Это часть ритуала.

– Накормить перед смертью. Чтобы тело было крепким, а душа – не могла обвинить в лишней боли.

После еды им выдали одежду: примитивная роба из грубой ткани, выцветшая, серо-синяя. На груди – нашитый номер и чёрная метка: «Государственный преступник».

Сумерки медленно опускались на город. За узкими окнами камеры небеса темнели, отливая свинцом. В коридоре зазвенели шаги. Скрежет ключей. Кормушка в двери приоткрылась.

Без слов, в каждую ячейку передали поднос – больше, чем в обычный приём пищи.

На жестяной посуде лежали: два куска хлеба, отварной картофель с подливой, ломоть тушёного мяса, кружка крепкого чая с сахаром.

Никаких слов. Никаких взглядов.

Это был не ужин. Это была церемония. Подарок перед забвением.

Мертан посмотрел на еду. Он ел медленно, осознанно, будто вспоминая вкус самого мира.

Он понимал: это не прощение- это ритуал.

– Последняя пища – чтобы тело не жаловалось. Чтобы дух вышел не в страданиях, а в ясности.

Он допил чай, не оставив ни крошки. Затем закрыл глаза и стал ждать.

В 18:40 по коридору разнёсся голос надзирателя:

– Через двадцать минут – построение. Готовьтесь.

На территории бывшего СИЗО выстроили три фигуры. Руки – скованы за спиной. На груди – номер и надпись: «Враг Народа. Категория III». На лицах – равнодушие или смирение. Мертан стоял последним.

Перед ними – шестеро охранников. У каждого – автомат, электрическая дубинка и чётко прописанный приказ: «В случае сопротивления – устранение на месте».

Старая армейская машина с клеткой прибыла ровно в 19:10. Заключённых погрузили по одному. Внутри – глухая камера без окон. Только вентиляционная решётка в потолке.

Машина поехала через ночной город. Люди уже собирались на центральной площади. Гремела музыка. Развевались флаги.

Площадь была залита электрическим светом. Прожектора выхватывали из темноты лица: одни – взволнованные, другие – ожесточённые, равнодушные, истерично торжествующие.

В центре – возвышение, построенное из свежих досок. Эшафот.

Три столба с перекладинами, над каждой – верёвка. Три петли.

Под каждой – чёрный ящик: люк, который откроется вниз.

Рядом – три табурета. Всё рассчитано до сантиметра. Всё – часть спектакля.

В 20:00 ровно охрана открыла задние ворота грузовика. Троих вывели наружу.

Первым – шёл высокий мужчина, седой, с ровной спиной. Вторым – дрожащий, едва стоящий на ногах, третьим – Мертан.

Он ступал уверенно. Смотрел прямо перед собой; ни крика, ни вопроса, ни покаяния.

Толпа зашевелилась. Слышались свист, крики, хлопки. Но было ощущение, будто всё это происходило в другой реальности. Словно трое осуждённых были частью древнего ритуала, который толпа не понимала, но требовала.