Мы улыбались друг другу и молчали, не знаю почему, но это было так здорово – улыбаться и молчать с мадам Гобзаловой. Меня даже нисколько не смутило вот это выскользнувшее из ее уст несоответствие: «мы прожили» и «я уехала» – просто интересно, что бы это могло значить? И потом, неужели французы такими бяками оказались, что нужно было спасаться от них чуть ли не бегством? Но сейчас я больше думал о другом: я скорее фантазировал, какое у мадам Гобзаловой могло быть первое обо мне впечатление. «У этого Макса живые серые глаза, волосы цвета темноватой соломы, лицо гладкое, без каких-либо следов особых страданий, – вот что, скорее всего, думала мадам Гобзалова, глядя на меня в эти первые секунды нашей встречи. – И все же в нем безошибочно угадывается какое-то беспокойство…»

Я тоже смотрел – хотя более дискретно – и тоже составил первый портрет: такие же живые глаза меняющегося цвета, лицо очень приятное, тонкие губы, волосы русые, ухоженные – прическа идеальна. В лице не читается никакой горечи, а если она и присутствует, то это тщательно скрывается. На МГ – ну, это я для краткости – легкое розовое платье пастельного оттенка – все, как и подобает даме ее возраста и положения. Руки тоже ухоженные, неброский маникюр, на левой – часики от Картье, а что касается украшений, то она носит неброский комплект – но, какой! – ниточка ожерелья, сережки и кольцо из черного морского жемчуга!

Изысканность и элитарность – вот два главных характеризующих слова. По всему видно, что она в полной мере обладает высшим качеством, которого все так хотят от женщины, – манеры держаться. Но, пожалуй, более всего бросалось в глаза, насколько она была изящная, воздушная какая-то, ей нельзя было дать никакого количества лет… Естественно, этот вопрос неминуемо атаковал меня со всех сторон – сколько же МГ лет? – но каждый раз я его безжалостно от себя отгонял и, таким образом, оставлял даже без попытки гипотетического предположения. Во-первых, у таких женщин – к такому выводу я пришел давно – нет возраста, а во-вторых, мне было бы крайне неприлично задаваться таким вопросом о даме, которая так мне помогла, даже в мыслях.

– Я знаю, что вы пока в гостинице. Но они вам ведь подыскивают что-то? Впрочем, думаю, что лучше мне самой этим заняться, вы только им не говорите – посмотрим, у кого что получится, – МГ засмеялась негромким, неназойливым, каким-то исключительно приятным смехом. – Вот моя карточка. Звоните, когда хотите. И вообще, нам бы увидеться без особого промедления и потолковать, что вы на это?

МГ не стала дожидаться моего ответа.

– Бегите к своим. Вы все-таки на службе. До скорого.

Она пожала мою руку своей левой рукой, от сердца.

Когда после кафе мы выскочили на улицу, там уже было гораздо меньше народу, практичные горожане уже начинали постепенно расходиться. Вернуться с улицы на биржу было настоящим счастьем. Стены ее здания были настолько толстыми, подвалы столь глубокими, а эти новомодные охладительные машины так исправно работали, что внутри образовывался особый микроклимат и в здании было совсем не жарко – можно было ходить хоть в трех черных пиджаках. Но попробуй выйти из здания – и ты проклинаешь все на свете!

– Ну и жарища! – кручу я головой, обращаясь одновременно к Врано и к Ладисласу. – Чувствую, что мне нелегко будет это перенести: такие температуры да еще и эта униформа.

– Да, летом тут адское пекло, – согласился Ладислас.

– Значит, и для вас тоже?

– Ну конечно, – говорит Врано. – Мы тоже страдаем.

– Так как же вы – и другие тоже – как вы умудряетесь выдерживать все это?