– Неужели вам не скучно одному в этой космической пустоте и на необитаемых планетах?

– Нет, мой друг. Я всегда занят любимым делом. Я – ученый. Порой мне даже не всегда хватает времени для отдыха. Космос – это бесконечный простор для изучения, настоящий кладезь знаний для естествоиспытателя.

– И вы что же, почти не бываете на Земле?

– Увы! Крайне редко. Чаще всего для того, чтобы пополнить запасы продовольствия. А вот так отдыхать на природе последний раз доводилось в юности… В 1905.

– Так сколько же вам? Я думал, вы родились примерно в это время.

– В 1889.

– Так вам… восемьдесят два! Вы здорово выглядите для своих лет. – Я с восхищением окинул взглядом его поджарое тело.

Он не ответил мне, замолчал и я. Солнце вытянуло длинные тени деревьев, стало смеркаться, повеяло свежестью и прохладой.

Ребята мои, несмотря на свои тринадцать лет, уже вполне самостоятельные и никогда не сидят на месте, если есть хоть какое-нибудь занятие. Поэтому, даже не глядя на них, я знал, что они уже занялись чисткой рыбы и приготовлением костра из принесенного нами с Бориславом хвороста, но решил все же помочь им.

Чистка рыбы не заняла много времени. Уже потрескивали в огне костра сухие ветки, а вскоре и котелок занял положенное ему место.

Вечерело. Мы уютно расположились возле костра. Языки пламени отбрасывали причудливые танцующие тени. Поднявшийся легкий ветерок заставлял нас, еще недавно изнывающих от жары, поеживаться от осенней прохлады. Виталик придвинулся поближе к своему новому другу и осторожно потрогал его костюм:

– Дядя Боря, что это такое? Вам и днем не было жарко и сейчас не холодно.

– Да, дружочки мои, это действительно необычный костюм. В нем и на Плутоне, где температура ниже двухсот градусов мороза, не холодно, и на Венере не жарко было. А там чуть только, если можно так выразиться, попрохладнее, чем вот здесь. – Он указал рукой на извивающиеся языки пламени.

Мы с удивлением проследили взглядом за ней и с легким недоверием посмотрели на рассказчика, на что тот молча вытянул вперед ногу и сунул ее в середину костра. Сноп искр возмущенно взметнулся к темнеющему небу, а дядя Боря спокойным, наигранно скучающим взглядом посмотрел на каждого из нас, не проявляя и тени беспокойства. Такая демонстрация подействовала на нас убедительнее любого рассказа, и Борислав вернул свою ногу в удобное для него положение.

Виталик и Игорек буквально приклеились к нему, засыпая массой вопросов, на многие из которых тот даже не успевал отвечать. Пытаясь прислушиваться к ним, я послеживал за огнем, вороша и раздвигая уголья, не давая бурлить воде в котелке. Вскоре уха была готова.

Этот удивительный для всех нас день подходил к концу. На темнеющем небе медленно, одна за другой, появлялись звезды. В свете догорающего костра мы с аппетитом уничтожали уху, всяк на свой лад, расхваливая кто повара, кто поваренка, кто рыбака, кто рыбу.

– Смотрите, друзья мои, – Борислав отложил в сторону пустую тарелку и протянул руку к усыпанному, словно мелкой алмазной крошкой, чернеющему уже небосклону, – простой обыватель взглянет рассеяно в ночное небо и недоуменно пожмет плечами. Что, мол, там может быть интересного, в этом бесконечном, пустом, холодном пространстве среди этих глупых мелких звездочек. Но это не просто мерцающие в темноте точки, дорогие мои, каждая из них – это огромный мир, абсолютно не похожий ни на какой другой, и люди, обживая лишь одну из многих мириад мельчайших пылинок Вселенной, наивно полагают, что это и есть венец мироздания.

Я смотрел на тесно прижавшихся к своему новому другу ребят и ловил себя на мысли, что мои сыновья никогда не были так увлечены моими фронтовыми рассказами, как были тогда просто поглощены рассказами Борислава, отчего я испытал легкое чувство ревности к этому милому пожилому человеку. Он вдохновенно рассказывал о планетах и звездах, показывая то на одну из них, то на другую, все глубже увлекая благодарных слушателей в неведомый для них доселе мир.