Стражник чуть подвинулся, Джон поднырнул под пику и вошел.

Старый Уайтхолл был самым хаотичным из всех королевских дворцов – сплошная путаница из зданий, дворов и садов. Повсюду статуи, фонтаны, птичий щебет. Джон, надеясь встретить знакомое лицо, направился к королевским покоям. Завернув за угол, он остановился как вкопанный, потому что столкнулся почти лоб в лоб с самой королевой.

Она бежала, ее плащ развевался у нее за спиной, в руках она держала ларец с драгоценностями. За ней мчался король, в руках у него был его собственный походный пюпитр для бумаг. А за ним неслась добрая дюжина слуг и служанок, и каждый тащил в руках то, что мог унести. За ними следовали две няньки с двумя младшими королевскими детьми на руках. Пятилетняя принцесса Елизавета торопилась изо всех сил, стараясь не отставать, а оба молодых принца, Карл и Яков, замыкали процессию.

Когда королева заметила его, Джон упал на колени, но она бросилась к нему и сунула ему в руки ларец.

– Садовник Традескант! – воскликнула она. – Возьми это!

Она повернулась к королю.

– Мы должны подождать! – настаивала она. – Мы должны смело взглянуть в лицо этому сброду! Мы должны их запугать!

Король потряс головой и жестом показал ей, что надо двигаться дальше. Неохотно она побежала впереди него.

– Я г-говорю тебе, они все взбесились! – кричал король. – Мы должны выбираться из Сити! Здесь не осталось ни одного преданного сердца. Они все сошли с ума. Нам нужно добраться до Хэмптон-Корта и подумать, что мы будем делать дальше! Там нужно будет вызвать солдат и посоветоваться.

– Мы пугаемся собственной тени как дураки! – завизжала она. – Мы должны встретиться с ними лицом к лицу и подавить их! Иначе мы так всю оставшуюся жизнь и будем убегать!

– Мы п-пропали! – закричал он. – П-пропали! Ты что, думаешь, я хочу, чтобы тебя судили за измену? Ты что, думаешь, я хочу увидеть твою голову на пике? Ты что, думаешь, я хочу, чтобы этот сброд схватил тебя и детей вот прямо сейчас?

Джон присоединился к свите слуг, бегущих за королевской четой к конюшне. Всю дорогу их ссора становилась все более и более неразборчивой, по мере того как ее французский акцент становился все заметнее от ярости, а его заикание все усиливалось от страха. Когда они добрались до конюшен, королева была вне себя от ярости.

– Трус! – гневно прошипела она. – Если ты сейчас уедешь из этого города, ты навсегда потеряешь его. Конечно, легче убежать, чем попробовать вернуть утраченные позиции. Ты должен показать им, что ты не боишься.

– Я… я… ничего не боюсь!

Он распрямил спину:

– Н-ничего! Но прежде чем делать что-то, я должен быть уверен, что ты и дети в безопасности. И именно вашу безопасность, мадам, я пытаюсь обеспечить в данную минуту. А о себе я не беспокоюсь! Н-ничуть!

Джон протиснулся вперед и поставил ларец с драгоценностями на пол кареты. Все происходящее снова продемонстрировало ему странную смесь робости и горделивости в характере короля. Даже в эту минуту, когда толпа колотила в ворота дворца, они оба разыгрывали все те же роли в своем бесконечном маскараде. Даже сейчас казалось, что они не совсем реальны.

Джон оглянулся. Слуги выглядели как зрители величественной пьесы. Никто не торопил события, никто не говорил ни слова. Единственными актерами были король и королева. В их пьесе были и потрясающий романтизм опасности, и героизм, и проигранное дело, и внезапное бегство.

Джон почувствовал, как от шума толпы на площади его сердце колотится в груди, он познал глубокий инстинктивный ужас перед толпой. Ему вдруг почудилось, что ворота вот-вот падут под натиском толпы и все эти люди ворвутся на конюшенный двор. И если они найдут тут королеву, рядом с ее дорожной каретой и с ларцом, полным драгоценностей, в руках, то может случиться все, что угодно. Вся сила и мощь королевской семьи, которые так превозносила королева Елизавета, опирались на миф о необыкновенном величии сиятельных особ. Дайте простому народу хотя бы раз услышать, как королева орет на их короля, точно французская торговка кружевами, и все – игра окончена.