— Конечно, — говорю я, не веря ни одному ее слову. — Это взаимно. Даже не сомневайтесь.

— И поговори с ребятами, — Надежда хлопает меня по бедру. — Вы же дружили. Стас и Полина очень переживали, когда тебя…

— Обвинили в убийстве? — заканчиваю вместо нее. — Понимаю. Я получал от них сто сообщений в день, как сейчас помню, — не могу удержаться от сарказма.

Виснет пауза. Я кручу головой и натыкаюсь на виноватые взгляды.

— Мы все были растеряны и напуганы. Такое страшное преступление! — скорбно тянет Надежда.

— Вы же не думали, что это я, правда? — снова смотрю на одну, потом поворачиваюсь к другой.

— Костя… Конечно нет!

— Мы знаем тебя с самого детства! Хотя ты был тем еще сорванцом!

Сейчас у обеих такие доброжелательные лица – не придерешься.

— Да-а-а… — мой взгляд снова останавливается на фотографии, висящей на стене, и я дергаю головой. — Недавно тоже смотрел на эту фотку. Такие мелкие все, капец. — Достопочтенные матери понимающе кивают. — Наконец-то я дома… Не знаете, где сейчас Стас и Полина? Все-таки, надо с ними поздороваться.

— Стас дома. У него выходные. Он будет рад, если ты заедешь к нему, — с энтузиазмом произносит Надежда.

— А Полина в Подмосковье, — отвечает Любовь. — Гостит у своего деда. Сегодня должна вернуться.

— Ясно. Как поживает наш патриарх?

Демидова вздыхает.

— Стареет. Как и все мы.

— Ну ничего. Молодой зять возьмет все в свои руки. На свадьбу-то пригласите? — я оглядываюсь на Топовскую.

— Обязательно, милый. Ты в списке главных гостей!

— Прошу прощения, — из динамика телефона раздается голос секретарши, — Надежда Олеговна, вам Георгий Иванович звонит. Вас соединить?

Топовская поднимается, подходит к столу.

— Я сама ему перезвоню, — отвечает твердо и емко. — Оставлю вас на минутку.

Она берет свой мобильный и выходит за дверь кабинета, чем немного удивляет меня.

Озадаченный таким раскладом я опускаю взгляд на грудь Любы и говорю:

— У тебя новые сиськи?

Женщина сгибает руки и накрывает ладонями свои груди.

— Хоть кто-то заметил.

Я тянусь к ней и касаюсь носом ее щеки.

— Ты приятно пахнешь, — вру я. Женщина замирает. — Ну в смысле, нет этого старческого запаха, как обычно пахнет от бабулек. Знаешь, в Европе столько стариков. Климат там для них, что ли, подходящий.

Меня толкают ладонью в плечо.

— Хам, — беззлобно усмехается Люба.

— Я знаю, тебе нравится. Ты же любишь плохишей, — обвиваю руками ее талию.

— Отпусти меня, — Любо не особо старается вырваться. — Сейчас Надя придет.

И я отдаю должное ее выдержке и лицемерию.

— А мне вот интересно, какие такие дела у твоего отца с твоей подругой, м? Что за секреты? — я оглаживаю ее бедро и накрываю ладонью грудь.

На ощупь как настоящая.

— Никаких секретов. Она его трахает. Ты до сих пор не в курсе?

Я присвистываю от таких новостей.

— Реально?! А вы умеете удивлять, мамочки. — Даже не знаю, как мимо меня прошла эта информация. — А что, у деда еще член – нормас, да?

— “Пфайзер” исправно производит “Виагру”. А, вообще, я не знаю. Спроси у Нади.

— Значит мама Надя и твой отец? Давно это?

Люба пожимает плечами.

— Последние лет… двадцать. Плюс – минус.

— Слушай, ну а как же Пономарев? Все село на ушах.

— Миша ее школьная любовь. Когда появилась возможность, она перевезла его поближе. Жена и дочь шли в комплекте.

— Первая любовь не забывается и не ржавеет, да, мама Люба?

Стиснув челюсти, она опускает взгляд. И, пока размышляет о чем-то, водит языком по внутренней поверхности щеки.

Я тянусь к Любе, касаюсь пальцем запястья, там, где у нее шрамы, затем веду вверх по дорожке бледно-зеленой вены.

— Сколько ты хочешь? — она мягко отодвигает мою руку.