Глаза, конечно, выдают их возраст.

Демидовой уже хорошо под полтинник. Топовская в этом году отмечает свой сорокапятилетний юбилей.

Моей маме было бы только сорок три...

— Что празднуем? Кого хороним? — я перевожу взгляд с коротковолосой блондинки на жгучую брюнетку.

Их накрашенные помадой рты шокированно приоткрываются.

— Надя, ты только взгляни на него! — первой с дивана вскакивает Любовь Демидова и бросается мне на шею.

Я морщусь.

Но не потому что от нее плохо пахнет. Просто Демидова пользуется одними и теми же духами уже много лет. Когда-то я находил этот аромат харизматичным и сексуальным, только сейчас меня от него тошнит.

— Пожалуйста, не болтай лишнего! — испуганно шепчет Демидова, целуя меня в щеку. А следом громко добавляет: — Костя, боже мой, как ты повзрослел!

— Здравствуй, дорогой! — с другой стороны ко мне подходит Надежда Топовская. — Как же ты хорош собой! Видела бы тебя Вера! — печально вздохнув, она гладит мою щеку и тоже целует.

У Топовской приятные духи – что-то восточное.

Я обнимаю женщин за талии и прижимаю их к себе.

— А вот вы совсем не меняетесь, мамы. Выглядите потрясно. Теперь мы смотримся, как ровесники, — лью им в уши то, что они мечтают услышать.

— Ну хватит! — отмахиваясь, Топовская не ведется на мою неприкрытую лесть.

А вот Демидова расцветает улыбкой:

— Скажешь тоже! — кладет ладонь мне на грудь и покручивает длинными коготками пуговицу на черной рубашке.

Я незаметно опускаю ладонь ниже, на ее задницу, и щупаю через тонкую ткань платья твердые орешки.

Любовь Георгиевна громко сглатывает. Я замечаю, как высоко поднимается ее грудь. По-моему, у нее даже соски затвердели.

— Выпьешь с нами? Тебе же уже можно, правда? — она от меня отстраняется, почувствовав, что я начал задирать ее платье.

— Мне уже давно все можно, — подмигнув, крепче обнимаю Топовскую и веду блондинку к дивану.

Пока Любовь Георгиевна обновляет янтарный напиток себе и подруге и наливает односолодовый в третий бокал, я осматриваюсь.

— Мамули, на улице лето. А вы в конторе. Работаете и работаете. Совсем себя не бережете.

— Кто, если не мы? — заискивающе улыбаясь, Любовь Георгиевна протягивает мне бокал.

Я усмехаюсь, заметив, как подрагивают ее пальцы.

В кабинете воцаряется напряженная тишина.

— Мы слышали, ты не первый день в городе, — неловко замечает Надежда. Она сидит справа от меня, полубоком. — Почему сразу не к нам? Мы бы встретили, не чужие же люди.

Я приподнимаю бокал в знак солидарности и делаю глоток виски.

— Да… как-то… то одно, то другое.

— Нет, ну вы только посмотрите на него! — Топовская снова льнет ко мне и даже за щеку треплет, как пацана. — Какой красавец. Мы ужасно соскучились!

— А я как, — обращаю взгляд на Любу. — Вы бы только знали.

Демидова настороженно смотрит в мою сторону и опускается слева.

— Костя, ты планируешь продавать свою недвижимость в городе? — осторожно начинает она. — Мы бы нашли покупателей.

Я качаю головой, обнимая за плечи Надежду.

— Нет.

— Будешь здесь жить? — удивляется Топовская.

— Ну да. Мама бы этого хотела. Как вы думаете?

— Конечно, дорогой, — она тоже выпивает. Затем ставит свой бокал на журнальный столик и поднимается. Пока Топовская перебирает папки в офисном шкафу, я двигаюсь ближе к Демидовой и кладу ладонь ей на колено.

— Прекрати! — шипит та, стряхивая с себя мою руку.

— Взгляни, — Надежда оборачивается, подходит ближе и передает мне объемную увесистую папку. — Это документация последнего проекта Веры. Концертный зал. — Я разглядываю обложку с демонстрацией двухмерного изображения будущего здания. Затем откидываю обложку, титульный лист и просто переворачиваю страницы. В детстве я любил наблюдать, как мама работает. — Мы уже нашли талантливого архитектора и собрали команду инженеров. Ее дело будет закончено, — женщина по-матерински хлопает меня по плечу.