А в часовне не было ни батарей, ни обогревателя, ни хоть какой-нибудь печурки. Но неведомо откуда идущее тепло согревало её не меньше, чем отопление жилые деревенские дома.
– Серёг, – допытывался удивлённый народ, – ты скажи, как такое может быть? Чё ты такое придумал?
– Да ничё я не придумал, – пожимал плечами и хитро посмеивался Сергей. – Я ж говорю: чудо.
И только Володька Егоров (ну, и Анна Вильгельмовна, конечно) знал про фокус друга с тёплым полом. Но на людях об этом ничего не говорил.
«Здорово Серёга придумал, – думал он. – И пусть оно живёт, наше маленькое чудо. И пусть все так и представляют, что само собой в часовне тепло берётся. Есть теперь где согреться людям и душой, и телом. И хорошо это».
Берег острых камней
Волны, волны, волны… Сутки, месяц, год, год за годом, всю жизнь – волны, волны, волны… Издалека, всевластные, подмяв под свои валы полмира, докатывались они сюда, холодные шеренги в чёрных мундирах. Докатывались и бросались без секунды раздумий на скалы. Бросались и гибли, ничего не оставляя от себя, кроме пены, которая вскипала и дыбилась, как седой песец, на шее склонившегося к воде каменного чёрта. Выгнув корявый хребет, развернув крутые плечи, гранитный исполин, казалось, пытался обхватить бесконечными ручищами и поднять над землёй всю морскую лохань. Он надменно смотрел на ревущее, набегающее на него войско. Следом за погибшей шла новая шеренга – и новый песец истлевал на шершавой шкуре безразличного ко всему победителя. Безумные волны… На этой сокрушающей их грани они разом теряли могущество и безраздельную власть, а на трон восходил другой властитель – серый камень.
Между скалистым берегом и темнеющей вдали кромкой леса тянулась на десяток километров вдоль моря каменная пустошь. Здесь занимала она свою часть мира и имела название – Каменный башмак. Неподвижная, немая, безлюдная пустошь имела, под стать имени, ещё и самый скверный характер: каждый камень на её пространстве был очерчен множеством острых граней. Словно точильщик из неведомого параллельного мира, где иные представления о пользе и целесообразности, перепутав свой и наш миры, тысячи лет невидимым приходил сюда с наждачным кругом и старательно затачивал каменные грани. И заточил. На свет явился Каменный башмак – хмурый, враждебный всем берег острых камней. Свободный берег, с богатым морем и таёжными кладовыми – приходи, бери, обживайся. Но примерить на себя башмак желающих не находилось. Зачем маяться и ноги в дикой глухомани сбивать, когда вокруг обжитых удобных мест хватает? Заскочить сюда поживиться, а потом добычу домой утащить – другое дело, таких желающих много. А корни в мёртвый камень пытаться пустить – это уж увольте.
В уже далёкое теперь советское время на лесной быстрой речке с каменистым дном, впадающей у края пустоши в море, жил в рубленой избушке лесник. Неприхотливый, с несложившейся личной жизнью, небольшой бородатый мужичок, имел он в своём хозяйстве собаку, двустволку с потёртым прикладом и лодку с мотором. Очень просилась в пару к названию данного места фамилия мужичка – Сапог. Может, сказать для смеха, поэтому и находил он общий язык с Каменным башмаком. Скудно, просто, без поклонов, но соседствовали как-то. Местным охотникам лесник не мешал. Они жили так, как жили в этих далёких местах уже сто лет. В тихие дни Сапог на казённом моторе ходил краем моря в посёлок прикупить провизии и водки. Возвращался, садился в пустой избёнке и заливал горькими стаканами жизненную нескладуху. Напившись, выбирался в сумерках на острые камни и с руганью палил из ружья во все стороны света. Так жизнь его потихоньку шла. А в конце мутных девяностых лесник исчез, бесследно, навсегда, вместе с собакой и ружьём. Ружьё списали, лодку отогнали в посёлок, Сапога забыли. Избушка осталась бесхозной на лесной речке, как тёмный бугор рядом с серыми камнями. Лет десять пустовала.