Утром сон не забылся, как это часто бывает, наоборот, приобрел ясность, вспоминались даже отдельные детали. Вот только Марфа представлялась неясной, словно туманной фигурой в отличие от ее бездонных глаз, смотрящих на меня. Что в этом взгляде? Не сказать, не поддается осмыслению, но он точно не пугает и не отталкивает. Это взгляд из другого мира.

За завтраком я молчал, сказать – не сказать. Сомнения тяготили меня.

– Ты что смурной? – заметив мое настроение, спросила тетя Шура.

– Да сон, – делая над собой усилие, ответил я.

– Бывает, – деликатно подытожил Степаныч, – не думай, само забудется.

Какое-то напряжение все равно повисло в воздухе, и я все же решился: «Марфа приснилась».

Степаныч и Шура насторожились, но молчали, ждали продолжения, и я на одном дыхании выпалил весь свой сон, не забыл и поразивший меня взгляд. Степаныч неопределенно покачал головой. Тетя Шура, наоборот, уловив женским чутьем суть, сказала:

– На полке, перед иконой, надо что-то взять. Марфа знак тебе дала.

– Так-то оно так. Почему она тебя выбрала? – Степаныч с тревогой посмотрел на меня.

– Не нам это решать, и думать нечего, – отозвалась тетя Шура, – идти надо.

– Да пойти-то просто. Куда эта дорожка заведет? Вот о чем я, – Степаныч пытливо всматривался в меня.

– Вон ты куда? Рано об этом говорить. А не пойти нельзя.

– Пойду, – решился я, хотя и не совсем понял намеки хозяев, – а там видно будет.

Что-то неведомое захватило меня, не отпускало и продолжало вести дальше. Сопротивляться было уже бесполезно и даже опасно. В чем эта опасность, я не знал, но уже хорошо чувствовал. Да и свой выбор я уже сделал раньше, шагнув из дверей электрички.

– Степаныч, ты дома? – послышалось с улицы через открытое окно.

– Дома! – ответил он, не вставая из-за стола.

– А мастер?

– Тоже тут, чай пьем.

– Ну, я на лавочке, здесь подожду.

– Саш, это уже тебя, – улыбнулся мне, Степаныч, – хорошее прозвище.

– Да уж. Это кто? – спросил я, допивая чай.

– Петро, монах, я тебе о нем говорил.

– А-а-а, сейчас иду, – ответил я в сторону окна.

– Да какой он монах, – отозвалась тетя Шура, – пожил в монастыре несколько лет да вернулся, не его, а прозвище прилипло.

На улице меня ждал средних лет человек, длинные волосы собраны сзади, косматая с проседью борода – приметы прежней, монашеской жизни. На меня глянули вдумчивые пытливые глаза.

– Саш, телевизор не посмотришь? Барахлит че-то.

– Давай, твой дом какой?

– А вон, от тракториста через один, – указал рукой Петро.

– Хорошо, приду, – пообещал я.

Телевизоры мне, конечно, ремонтировать не приходилось, но что делать, мастер он и есть мастер, должен все уметь, тем более по деревенским меркам. Теперь надо было оправдывать прозвище, запущенное кем-то с легкой руки. Степаныч сначала посоветовал мне зайти к трактористу и посмотреть у него какой-нибудь инструмент. Хотя я сомневался, что там можно было найти что-то подходящее, но пошел, выхода не было. Колька был единственным на деревне техническим человеком.

– Ну как дела, Николай? – уважительно обратился я к нему, застав за починкой забора у дома.

– Ничего, отпускает, – ответил он, вынув гвозди, зажатые во рту, и отложил молоток.

Поздоровались за руку, вдобавок я ободряюще похлопал его по спине:

– Держись!

– Эх, да хорошо бы.

– А ты не сомневайся, получится.

– Надеюсь.

– Я че зашел. Монах попросил телевизор посмотреть, у тебя инструмент есть какой?

– Пошли, подберем. Видел я тот телевизор, – ухмыльнулся Колька.

В огороде копалась Нинка, обернулась: «Здрасьте», – и помахала рукой.

Мы зашли в сарай. Мерно гудел дизель, светились контрольные лампы. Вот он, с него все началось! Инструмента у Кольки было много. Он выделил мне металлический раздвижной ящичек с ручками, и мы скомплектовали, на удивление, хороший инструментальный набор. Нашелся и паяльник, и даже тестер – по крайней мере, какие-то неисправности бытовой техники определить было можно. Вот с ремонтом сложнее, запчасти могут потребоваться.