– Бобби, ты вообще в своем уме? Я – бизнесмен, да и петь я ни хрена не умею. Это будет еще хуже, чем с Моррисоном. Твои посетители меня отметелят в лучшем случае, а в худшем – пристрелят.

– Нет, Хэнк, ты классно пел. Тогда с Наташей. Я слышал. И играешь ты здорово. Ну выйди, исполни пару номеров. Я понимаю, ты не очень готов, но импровизация даже лучше. Я тебе на саксе подыграю.

Фрэнк тяжело вздохнул, стараясь не смотреть на перепуганного Бобби, мысленно выругался, подумав, что не сможет включить защиту для себя, аккумулятор сел после общения с Ротбардом. И если недовольные его исполнением захотят убить его, он отправится на тот свет. Навсегда.

– Ладно, дай мне какой-нибудь костюм что ли, – бросил он глухо, заметив с сильным неудовольствием, какой радостью засветились глаза Бобби.

Фрэнк вышел к роялю, стараясь не смотреть в зал, отгородившись невидимой стеной. Пробежал по клавишам, заметив, что инструмент не настроен, как надо. И стал петь «Балладу Мэкки-ножа» из «Трехгрошевой оперы», стараясь не сбиться и в самый ответственный момент не забыть слова. На втором куплете вдруг почувствовал, что убивать его пока не собирается. Бросив быстрый взгляд в зал, увидел, что слушатели подпевают ему и отбивают ритм ладонями. Это подбодрило его и он начал выдавать такие пассажи, что казалось рояль покраснеет стыда. Он решил включить последним куплетом строчки Брехта, о мире света и мире тьмы, богатых и бедных. Сделал это совершенно бездумно, но это вызвало почему-то сильный резонанс в зале. Ему хлопали так, будто, по крайней мере, он открыл секрет вселенского счастья. Обретя веру в себя, Фрэнк исполнил залихватскую «I’m Gonna Live Till I Die», которую очень любил. Про себя отмечая со стыдом, что от его исполнения Фрэнк Синатра в гробу бы перевернулся. Но зал, раззадоренный смелым решением подавать все песни каким-то неожиданным, необычным способом, воспринимал его эксперименты на ура. Когда он, адски уставший, встал из-за рояля, то ему рукоплескали так, будто он мировая знаменитость. Он ушел за кулисы, чтобы отдать костюм Бобби и, столкнувшись с ним, поморщился, увидев нескрываемое восхищение в его глазах.

– Хэнк, ты просто мастер, – воскликнул он. – Нет, честно!

– Ладно, Бобби, – бросил Фрэнк, отводя пачку банкнот, которую пытался ему сунуть Бобби. – Я для себя играл.

– Но ты можешь у меня выступать, – быстро проговорил Бобби. – Вместе с Наташей!

Фрэнк чуть не расхохотался, представив, как утром будет спекулировать на бирже, днем придумывать новые модели автомашин, а по ночам выступать в клубе у Бобби. И тут уже не поможет никакая «волшебная вода». Через пару месяцев он точно отправится на кладбище. Решил наотрез отказаться, но вдруг вспомнил Наташу, ее стройное тело, длинные, безупречные ноги, которые виднелись в разрезе ее роскошного платья, чувственный голос и неожиданно для себя сказал:

– Ладно, Бобби, я подумаю.

Он спустился в зал, ощутив, как зверски пересохло в горле. Официант принес бутылку виски. Опрокинув стаканчик, Фрэнк подумал, что не так уж отвратительна жизнь в этом проклятом городе. Из служебного помещения вышла Наташа, она переоделась в белую блузку, обтягивающие голубые бриджи и выглядела по-домашнему милой. Увидев его, улыбнулась и присела за столик.

– Вы замечательно выступили, – сказала она немного простуженным голосом, и Фрэнк понял, что Бобби не врал. – Мне очень понравилось.

Фрэнк лишь усмехнулся.

– Да ничего особенного. Что выпьете?

– Спасибо. Не хочу. У вас хороший голос. Поете с душой, – продолжала она. – Техника, правда, неважная.

– Да, я знаю, из меня певец, как из дерьма пуля, – бросил Фрэнк, усмехнувшись.