Зоя растерянно посмотрела на него.

– Сбежим, пока его светлость любезничает с Фионой, – добавил юноша и протянул ей шляпку и шарф.

В глазах девушки загорелись огоньки озорства, словно это не она час назад пребывала в роли строгой учительницы.

– Давай! – она нахлобучила головной убор, мельком взглянув на себя в зеркало.

Отражение подсказало ей, что для декабрьских сумерек она выглядит прилично. Переглянувшись, юные авантюристы выскользнули в парадную. В голове Зои промелькнула мысль о том, что с Николаем получилось не очень хорошо, и надо будет объясниться.

А, может быть, и не надо: присутствие Петра вызывало в ней приятное томление и тихую радость. Она шла за ним по улице и мечтала только о том, чтобы их прогулка никогда не заканчивалась, чтобы Кузнечный переулок продолжился до окраины, а то и до самой Москвы – так ей было хорошо и надежно рядом с Петром Силиным.

А Петр ломал голову, как бы задержать любимую девушку – да, да, к чему хитрить с самим собой? Надо признаться, он с первого взгляда втрескался в «принцессу на горошине» -так он мысленно называл Зою, просто голову потерял. Сколько раз, засыпая, он думал о ней, ревновал к Николаше и завидовал последнему: тот имел возможность каждые три дня разговаривать с «принцессой», выслушивать ее выговоры. Петр поймал себя на том, что он согласился бы занять место нерадивого ученика и даже краснеть, если «мадемуазель ла профессер» сделает замечание.

А сейчас они шли, иногда задевая друг друга рукавами, заливались краской после неловкого касания и смущенно улыбались.

Зоя вернулась домой расстроенная. Она прошмыгнула к себе, не обратив внимания ни на братьев, ни на мать, и там, не зажигая огня, устало опустилась на диван. Очевидно, мать встревожилась из-за ее вида: она постучала к дочери и спросила, все ли в порядке. Зое не хотелось отвечать, но больше всего не хотелось, чтобы кто-нибудь приставал с расспросами, и она крикнула через дверь:

– Не волнуйся, мама. Я просто хочу отдохнуть.

– Может, чаю или поужинаешь с нами? – не отставала мать.

Зоя с трудом разомкнула губы, чтобы ненароком не вырвались наружу рыдания, и спокойно ответила:

– Я сыта. Поужинала у Марфы Петровны.

Мать некоторое время постояла у двери, а потом отвлеклась на новые каверзы мальчишек, и Зоя, оставшись в одиночестве, почувствовала долгожданный покой.

Как же так получилось, что она своими руками, вернее, своим болтливым языком оттолкнула от себя Петра? Вот и кусай теперь локти на продавленном диване в компании трех вышитых крестиком подушек и одной кружевной думки!

За окном тускло горел во тьме газовый фонарь, со стороны Владимирской церкви доносился колокольный звон, а со стороны Кузнечного рынка – крики торговцев, конское ржание и скрип телег. Для того, чтобы забыться сном, было слишком рано, и Зоя, растравливая себя, снова и снова припоминала подробности злополучной прогулки.

Итак, они почти уже добрались до Зоиного дома – осталось только распрощаться и войти в парадное -как вдруг Петр предложил пойти в синематограф.

– Здесь же, недалеко, на Невском, – уточнил он. – Пойдем в «Мулен Руж» или «Паризиану»?

– Может, лучше в «Пикадилли»? Там новая фильма с Мозжухиным, – робко предложила Зоя.

Петр пожал плечами: ему было все равно.

Они попали в «Пикадилли», выстояв длинную очередь за билетами.

– Как же давно я не ходила в синематограф, – вымолвила Зоя, когда они с Петром вошли внутрь фойе. – Утром занятия, потом работа и уроки. Да и маме нужно помочь по хозяйству: братья иногда не слушаются, шалят.

– А твой отец? – спросил Петр.

– Он давно умер. Поэтому нам так тяжело.