…Кстати, к чудесам теория вероятности не применима. Чудо невероятно и единично. И тем не менее, оно может озарять жизнь почти регулярно, часто, до самой смерти. В конце концов, оно может озарить всю жизнь в её непрерывном течении.

(Алесе.) Когда мы вместе (а мы всегда вместе), между нами чудо. Оно приходит и оживотворяет наши сердца. Потом оно отходит (и мы виноваты в этом), нам холодно, мы пугаемся и зовём его обратно. И оно опять приходит, чтобы потом опять уйти, и снова прийти…

Будем беречь чудо. Пусть оно остаётся подольше с нами. Когда-нибудь оно уже не покинет нас…

Ты веришь, душа моя?

За иллюзорной, привычной пеленой всегда стояло нечто другое, нежели то, что нам казалось. Сейчас мы можем познать это опытно. Обыденность была тьмой, близкие – незнакомцами, мечты и надежды, душа моя, – отголосками реальности.

…Каждый человек измеряется тем опытом Света, который он пережил, ибо человек призван хранить верность этим минутам. Эти мгновения прожигают его существо, и если он сохраняет им верность, они подчиняют себе всю его жизнь. <…> Я <грешный, обременённый многими согрешениями> знаю, как должно быть, я предощущал это сердцем, и даже то, что мы переживали с тобою, лишь приближается к моему знанию. Вся эта жизнь настолько противоречит тому свету, что самым естественным было бы плакать все дни и ночи напролёт, как плакал Симеон Новый Богослов, когда Свет покидал его. Но по-настоящему нет ничего, кроме этого Света. Так что когда он уходит от нас, мы погружаемся в небытие, и только воспоминание о нём да ещё живое сердце, еле бьющееся где-то там, в глубине, связывают нас с жизнью. И наша верность Свету – это реальный путь к жизни. Свет придёт так же, как мы явились друг другу.

…Многое тогда было видно такое, что сейчас уже сокрылось, но что и теперь всегда с нами. Я помню, что много раз приходило на мысль, и мы говорили об этом вслух, – как же любит нас Тот, Кто создал нас друг для друга, какова же должна быть Его любовь!

Мы в этом мире болеем. Мы болеем хотя бы тем, что живём здесь, в этой грубой смертной плоти, с душой, страдающей язвами греха. Мы болеем душевным холодом и духовной слабостью, и всё существо наше пронизано тоской и томлением по родным райским обителям, по мирам иным. И стремление туда, в миры близости Божьей – это всё для нас. Именно это отправная точка всего, что мы делаем, всего, что мы думаем, всего, что желаем. С этого наша жизнь здесь началась, этим она здесь и кончится. А вернёмся ли – Бог весть. На это уповаем. В душе своей нужно сначала вместить эти обители, ещё в этой жизни, в этих днях исполниться их светом. А иначе идти будет некуда.

Смерть и посмертье – реальность, в которой и сейчас живёт наша душа. И за всякой вещью в этой жизни стоит либо жизнь, либо смерть; либо рай, либо ад. Только нужно смотреть не на внешность, а на внутреннюю суть, которую ощущает душа. Опять же, тут многое зависит от опыта света: есть ли человеку, с чем сравнивать. Может быть, он так уже привык жить во тьме и душевной муке, что стал как крот, ничего не знающий о свете. Тут важно верить себе, ощущениям души. Если душе темно и безрадостно, значит, это тьма. Не необходимость, не дела, не житейские заботы, не работа, не досуг, не чтение книги или, чего пуще, газеты, а тьма, подлинная и кромешная, из которой можно выбраться, если очень захотеть. Если с ней не мириться. Если искать.