Закрываю глаза и ловлю себя на том, что хоть кричи – никто не услышит. Почти центр города, но кажется, что здесь лишь я, выгоревшее небо и ветер. Остальные исчезли в другом измерении. Где-то рядом, но мы не видим и не слышим друг друга. Невидима. Выкрикиваю прямо в ветер нужные слова, а он подхватывает их и уносит.

Прошу, чтобы забрал с собой всё отжившее, чуждое, наносное. Завязываю ленточки на мосту в благодарность. Ветры, даже взрослые, остаются детьми. Неравнодушны к колокольчикам, лентам и длинным юбкам, чтобы вцепиться и никуда не отпускать.

Палач – это миссия. Не убить – наказать. Он закрывает лицо и руки, чтобы умирающий не запомнил и не отплатил с того света. Переход в мир иной окутан тайной. Никто не знает, что случается с душами внезапно ушедших. Кто-то считает, что каждому даётся свой срок жизни, и если человек умирает внезапно, душа так и будет скитаться возле места смерти или могилы, пока не закончится отмеренный срок жизни. Что бывает с теми, кто умирает, проклиная виновника своей смерти? В Древнем Китае боялись мести с того света. Если род разорялся, на воротах обидчика вешался кто-то из рода пущенных по миру. Обычно самая старая из женщин. Считалось, что после смерти, её дух будет мстить. Правда это или вымысел, не берусь судить. И проверять не осмелюсь.

Поэтому палачи и закрывают лицо. И руки, чтобы жертва не уловила даже запах. Палач – некто обезличенный, наказывающий по праву. У человека есть лицо, у палача – действие.

Палач и жертва. Две стороны одной медали. Почему палач выбирает это дело? Призвание? Это так противоестественно. Садисты наслаждаются болью других. Палач нет. Он хладнокровен, выдержан, беспристрастен. Грозный инструмент в руках власти.

Иногда я кажусь себе палачом. Поднимаюсь над ситуацией и хладнокровно решаю, что делать с обидчиками. Отомстить, простить или же передать их на суд нечеловеческий?

Продолжаю писать письма, хотя это отдаёт нафталином. Сколько написала за свою жизнь, начиная с бумажных на десятке листов, где из книг переписывала особо понравившиеся отрывки? Сейчас бумажные письма мало кто пишет. Их заменила электронная почта, сообщения, телефонные звонки. Стиль общения смахивает на телеграфный.

Я же продолжаю писать особым людям. Ручкой на бумаге. Верю, что человек обязательно получит. Даже если положу в ящик стола или сожгу, развеяв пепел по ветру.

Получит. Услышит в дуновении ветра. Прочитает во сне. Все средства хороши, если нет возможности встретиться, позвонить, отравить настоящее письмо в конверте, потому что страшно, стыдно или слишком поздно. Хотя, что такое страх? Иллюзия, живущая в мозгах.

Пока человек жив, до него можно достучаться. Написать. Позвонить. Сказать невысказанное, зная, что ответа может и не быть. За этим может быть тишина, пустота и огромная жирная точка.

Для людей из прошлого нет преград, они легко врываются в жизнь. Вчера я вернулась на пятнадцать лет назад. Был мой день рождения. В прошлый раз я танцевала в парке с красной розой и только в конце вечера призналась, что стала на год старше.

В этот день – всё, как обычно. Звонки, поздравления от незнакомых людей и кучи фирм. А так хочется в потоке пустых сообщений для галочки услышать голос человека, с которым пути разошлись давным-давно. И не о земных расстояниях речь. Пятнадцать километров для любящих людей и даже пятьсот – ничто. И двести метров для людей, давно живущих каждый своей жизнью – непреодолимая бездна.

Звонил бывший муж, живущий в другой стране. Голос торжественный – словно речь толкает перед акционерами. Где привычные дружеские интонации?