Больницы всегда связаны с тремя словами – страх, боль и неизвестность.

Однажды провела в них почти всю зиму. Меня отвезли после того, как наглоталась таблеток. Утро начиналось с вкрадчивых бесед с психиатром о самоубийстве. Беседы и таблетки изо дня в день. По времени – туалет, прогулка, сон. И под присмотром. Самый паршивый новый год я встретила там же.

Став взрослой, свидания с больницами стали более кровавыми, предсказуемыми и спокойными. Отдельные палаты, собственный режим и возвращение только к ужину. Если могла ходить. Страха уже не было. Оставалось лишь тоскливое гнетущее одиночество. Муж заезжал редко и так же скоро уезжал. А мне даже не фруктов хотелось – чтобы кто-то близкий остался рядом хотя бы на полчаса. Поболтать о пустяках, как родители в детстве. Они приходили и оставались со мной, пока медсестра не объявляла, что приёмные часы закончились.

Сейчас мне есть, чем заняться на больничной койке. Вместо красного медведя – ноутбук с кучей фильмов и книги на подоконнике. Можно провожать взглядом редких посетителей, идущих по пустынному больничному двору под низким пасмурным небом. Или вспоминать о чём-то тёплом, ждущем за больничными стенами.

А в голове всё время вертится вопрос: зачем нужно, чтобы режим в детских больницах так напоминал тюремный? Одежду отдавали родителям, двери запирали, и мы с соседками по кроватям разрабатывали план побега. Знали, если у столовской алюминиевой вилки отломать ручку, получится вполне годная отмычка. Медсёстры пользовалась такими. Нам и домой не нужно было – хотя бы погулять в больничном дворике. Еду разрешалось хранить только в общем шкафу в столовой в подписанном пакете. Хотя мы умудрялись прятать печенюшки и конфеты, примостив пакет под кроватью и, замаскировав матрасом. Туда медсёстры никогда не заглядывали.

Вы счастливы? Сейчас популярна игра под названием «Я счастлив». Кошки скребут на душе, зато улыбка на пол-лица.

Лживый фасадный позитив. Облупившуюся краску на покосившемся обветшалом здании замазали поверх свежим слоем. Внутри трубы подтекают, пол прогнил, штукатурка отваливается. Прицепили улыбку на страдающую душу и назвали модным словечком – позитив.

Я не позитивна. Чувствую, страдаю и даже не пытаюсь скрывать. Создать что-то цепляющее чужие души, можно лишь искромсав сердце и, вывернув наизнанку собственную душу. Перебираю чётки воспоминаний – была ли радость? Много. Но несравненно меньше, чем страданий.

Возьмём поездку в Бразилию. Сплошной слащавый фейерверк. Океан – тёплый, погода – не придерёшься, закаты – под хохлому. Каждый вечер, стараясь казаться незаметной, в сумерках пробиралась сквозь парк на пустынный пляж, чтобы сделать несколько фотографий. Вспомнила бы об этом, если бы мой путь не лежал через вооружённый полицейский кордон? Если бы прибрежные волны не прибивали к берегу мусорные пакеты и пластиковые бутылки, воспоминания были столь же яркими? Если бы не подделали банковскую карту, носила бы с такой любовью часы, оплаченные ею в последний день поездки?

Не будь контрастов, наши воспоминания так же сочились бы теплом и солнцем? Ценилась бы чистота и невинность, не будь грязи? Искренность, если нет лжи? Почему в радости нужно найти хотя бы небольшой изъян, чтобы не было приторно сладко?

Иногда кажется, люди не хотят признавать правду. Она неудобна, ранит. После неё жизнь не будет такой же. Чудеса дипломатии и лжи. Иногда так хочется взять скальпель и хладнокровно срезать весь наносной позитив лентами плоти. Игру в счастье – туда же.

Зашла на страничку одного мужчины. Некто под ником Счастливый. Интересно же из первых рук узнать, что такое счастье. Счастливый только и делает, что цитирует высказывания знаменитостей. Стив Джобс, Кийосаки, Энтони Роббинс. Это так модно сейчас – измерять счастье количеством чужих мыслей в своей голове? Только чьё это счастье – своё или чужое?