«Наверное, все-таки колбаса. Длинное что-то. Колбаса. Наверное. А может…».

К утру следующего дня она успокоилась. Лениво, подобно котам по утрам, потянулись рабочие будни, и уже к концу недели Перепелкина мечтала выбраться куда-либо с очередным любовником, да хотя бы в тот же самый лес, который почему-то многие стали обходить стороной. Прошли даже слухи, что там появилась специальная зона, охраняемая людьми в форме. Елизавету Ивановну слухи подстегивали еще больше, а потому она вынашивала идею об отдыхе за городом.

Пятничным вечером назначила свидание в парке. На удивление, потенциальный любовник просил встретиться, ссылаясь на большую занятость, не раньше одиннадцати. Женщина не придала этому значения и, надев вечернее платье и серебряные туфли на шпильках, накинув на плечо новую сумочку и хорошо намарафетившись, двинула в сторону парка.

Луна едва выглядывала из-за темно-синих облаков, тоскливые фонари редко освещали путь. Перепелкина включила музыку в наушниках, и, напевая песни Аллы Пугачевой, даже не думала о том, что или кто может поджидать ее хотя бы в соседнем темном переулке. Заслушавшись песней «А знаешь, все еще будет», Елизавета Ивановна не заметила, как сзади к ней подбежало несколько мужчин в балаклавах.

Молодчики оперативно скрутили любительницу советской попсы: один из них надел плотный мешок, какой раньше надевали приговоренным к смерти, второй быстро повалил ее на землю и начал вязать руки, ноги, не забывая, конечно, шептать «заткнись, дура». Третий, по всей видимости, ударял хорошей дубинкой по ногам и почкам. Перепелкина действительно сильно испугалась, в кровь выбросилась месячная норма адреналина. Она не верила, что это происходит с ней, думалось, что это какой-то розыгрыш. Молодчики управились за минуту и быстро кинули Елизавету Ивановну в багажник большой грузовой машины. Газель спешно покинула двор, и ни один из избирателей не заметил пропажу очередной души.

Ранним утром через несколько дней Елизавета Ивановна уже болталась в петле, несколько раз обесчещенная и поруганная. Труп смердел на солнце, вонь разносилась по всей округе, благо грибники и иные любители природы более не ходили в тех местах. Целые гектары леса были отданы в бессрочное пользование неизвестно кому. Перепелкина болталась, иногда сдуваемая теплым ветром, и лишь вороны и зайцы прилетали и прибегали посмотреть, кого же растерзали в очередной раз.

Однажды баба Фрося поднялась к квартире Перепелкиной, чтобы упросить напечатать в газетенке очередную подборку слабых стишат и виршей. К большому удивлению старухи, на двери квартиры красовался еще больший, чем у того же Аркадия или Лидочки, черный квадрат. Чернее этого квадрата в своей долгой жизни баба Фрося еще не видывала.

За послеобеденными посиделками на скамеечке с Тамарой она рассказала, что «видывала».

– Тю, не удивительно! Внучок рассказал, чего она писала в Интернете. Не сиделось ей на месте. Тоже сломалась. Потянуло, видишь ли, мнение свое высказать, – смеялась Тамара. – А кому ее мнение интересно? Правильно – никому! – заключила старуха.

А тем временем Фрося и Тамара так и сидят в каждом дворе, и в каждом доме растут и множатся черные квадраты, и все большее количество гектаров леса отдаются непонятно кому.

Вакханалия по случаю

Солнце в зените разошлось не на шутку в один из июльских дней. Жаря без перерыва, превращая землю в одну большую сковородку, оно делало жизнь в провинциальном городке совершенно невыносимой. Горели поля с сухой травой, подожженной детьми, мошкара заедала скот в деревнях, комары-пискуны звенели в ночи, раздражая всех не столько укусами, сколько противными мелодиями. И было в этой летней идиллии, в этой провинциальной утопии свое волшебное очарование, на которое уповают патриоты-краеведы, любящие и «Домострой», и черносотенцев с их скрепами.