Пролетающие по своим птичьим делам над каменным людским стойбищем стрижи успешно имитировали истребители, пугая обывателей предчувствием нового побоища. Под впечатлением от парада военной техники граждане вновь озаботились переименованием своего места проживания в Надежду. Между тем, пакостливая беда в овеянные славой майские дни тихой поступью подкрадывалась к жильцам бывшего белогвардейского дома по улице Красных комиссаров. Сначала обитатели коммунальных комнат на втором этаже несколько раз горько жалились Марии Павловне с раннего утра: мол, Максим Семёнович запирается в клозете на полчаса и выходит из интимного помещения с заполненными вязкой субстанцией прозрачными баночками из-под икры. То – ли дух владельца здания в прошлом в него вселился до помрачения рассудка, то – ли генералиссимус с того света по ночам душит либерала до приступов диареи. Да, его французский бульдог почему-то в комнате не спит, пристроился на циновке у двери. Короче, требуется власть употребить.

Долготерпение ответственной гражданки лопнуло гитарной струной, когда короткошёрстный пёс в темноте коридора принял заядлую книгочею Ирину Сидоровну за крадущуюся кошку. Та возвращалась в свою обитель из туалета под воздействием прочитанной повести Алексея Толстого «Семья вурдалака», зябко вздрагивала от звука собственных шаркающих шагов и неуверенно держалась одной рукой за стену. Добровольно покинувший хозяйские квадратные метры Либерал с остервенением вцепился зубами в щиколотку начитанной дамы, грозно рычал, испускал обильную слюну на пол. Тягостный, протяжный вой огласил помещение. Упавшую на пол без чувств женщину владелец аристократической собачьей породы затащил в свою комнату, вероломно затаившись натовским эсминцем в Чёрном море. И горько просчитался!

Разбуженная горестным воплем Мария Павловна российской торпедой достигла второго этажа, воинственно вторглась в личное пространство хозяина французского бульдога. При включённом свете ощеренная пасть пса была красноречивее всяких слов, явно указывая на субъект переполоха. За ней подтянулись взбудораженные поэтесса Ксения Фёдоровна с учёной дамой Софьей Марковной, подло презрев статью Основного закона России о неприкосновенности частного жилища. Увидев склонившегося над собачьей жертвой Максима Семёновича со стаканом воды в руках, они дружно заголосили и тут же обомлели. Батарея стеклянных баночек с массой окраски первых нацистских рубашек на подоконнике лишила кумушек дара речи. Наконец, повидавшая на своём веку множество мерзостей учительница принюхалась к атмосфере в комнате с нескрываемым отвращением и первой обрела голос.

– Горе нам, горе, – скрипуче просипела Мария Павловна птицей пеночкой с подёргиванием рукавами бордового халата. – Девоньки, вызывайте психиатра. Наши депутаты приняли закон о принудительной госпитализации в клинику озабоченного россиянина по просьбе родственников. Правда, как бы резкую критику власти не посчитали у нас за сумасшествие. Жизнь покажет. Ох! У этого шкодника все родичи на Украине. Зовите патологоанатома. Я его сейчас убивать буду!

– Ага! Так вот, почему этот тип часами над унитазом корпит! – соловьём просвистела Софья Марковна, обратив указующий перст на оконный приступок. – Он своими либеральными ценностями прозрачную тару наполняет для консервации.

Озлобленный неурочным вторжением скудоумных баб и шокированный распростёртым женским телом на своём пороге хозяин комнаты стал ожесточённо квохтать козодоем:

– Тёмный вы народ! Один итальянский художник в середине прошлого века собрал свои отходы жизнедеятельности в банки, сделал надпись «Дерьмо художника» на четырёх языках, пронумеровал, выставил на продажу. Набралось девяносто экспонатов! Десять лет назад один из них на аукционе был продан за почти сто тысяч фунтов стерлингов. Мои экскременты, чем хуже? Должен я на что-то жить? Только заграничными грантами сыт не будешь! А вы как были дикарями, так ими и остались.