Историю знакомства своей русской матери и отца-серба Виктория непременно расскажет Слободану, чуть позже, когда они встретятся. А я немного забегу вперед и сразу введу вас в курс дела.

Во время Второй мировой войны отца Виктории взяли в плен и угнали в Германию работать. С пересыльного лагеря его продали в ресторан, который находился в небольшом немецком городе. Мать Виктории тоже попала в плен, ее, как всех остербайтеров, вывезли из Советского Союза, и в том же пересыльном пункте ее купила хозяйка того же самого ресторана, куда попал и отец. То есть эта богатенькая немка на свой вкус соединила молодую пару и не ошиблась. Они понравились друг другу и не могли поверить, что им так повезло, ведь их могли купить на стройку, могли угнать на траншеи, их могли просто сжечь в концлагере, а тут такое счастье – ребята попали в семейный ресторан. Слава Богу, хозяйка вовсе не была сторонницей Гитлера, она сама сделала им немецкие документы и помогла определить мать нашей Виктории в местный роддом. Виктория родилась в Германии, весной сорок пятого года, когда наши войска были уже на подходе.

Немецкая хозяйка молодую пару полюбила и даже плакала, когда прощались. Эта странная женщина не хотела их отпускать ни в Югославию, ни в СССР. «Дома вас ждет решетка», – так говорили американские солдаты, и некоторые русские их послушали, разбежались по Европе. Но, конечно, мать Виктории хотела домой, в Советский Союз, для нее другого пути просто не существовало.

На сборном пункте всех построили в шеренгу. «Русские – шаг вперед!» – раздалась команда. Отец Виктории крепко схватил ее мать за руку, в последний момент, он понял, что жену нельзя отпускать. Она не послушала, советская девушка, ей сказал командир – шаг вперед, и она выдернула свою руку и пошла, с маленькой дочкой в пеленках. Тут же на глазах у мужа ее забрали в военный эшелон, и только тогда выяснилось, что иностранцев в Союз не впускают. Мать Виктории поехала на родину, а отец остался в Германии, с тех пор они больше никогда не виделись.

Каким-то чудом мать не посадили, хотя обвинения в шпионаже и предательстве были. После допросов в КГБ она пыталась покончить жизнь самоубийством. И, конечно, никаких разговоров о том, чтобы ее выпустили заграницу, быть не могло. В общем… это обычная история для того страшного времени. Непонятно только, почему оно породило таких романтичных и легкомысленных людей, как Виктория и Слободан.

О своих родителях она рассказала ему в купе скорого поезда. Я представляю, с какой энергией! До Москвы двое суток, для нее это – тьфу, она заочникам читала экспрессом за время летней сессии весь годовой курс, не замолкала по четыре пары в день целую неделю. И, конечно, она рассказала, как все-таки встретилась со своим родным отцом. Отец ее не забывал, женился, разумеется, родил новых детей, но про русскую дочку помнил. Он сам прислал ей вызов, когда государственная политика поменялась, и в шестьдесят шестом году она смогла приехать в Югославию.

Ей даже захотелось об этом написать. И вот как раз в тот самый август, когда они встретились со Слободаном, еще будучи у себя дома, Виктория села за печатную машинку и отстучала: «Первый раз я увидела своего отца, когда мне было двадцать лет…». Круто! Отличное начало мемуаров! Она несколько раз повторяла эту первую фразу над сковородкой у плиты, пока готовила себе перекусить. «Первый раз… – и лучок положила в шипящее масло, – я увидела своего отца…» – и колбаску туда же. «Когда мне было… – два яйца разбила сверху, – двадцать лет!» Она закрыла крышкой свою яичницу и вышла на балкон снять пересохшее белье и там опять смаковала свой удачный оборот: «Первый раз… я увидела… своего отца… когда мне было… двадцать лет!» Всего одна строка, и больше наша Виктория ничего не написала. Яичница у нее подгорела, она переключилась на сковородку и думала: «Какие мемуары? Ну какие еще мемуары?! Я полна сил! Мне хочется любви! Сейчас бы рюкзачок на спину – и в горы, с гитарами, с палатками, с геологами какими-нибудь».