Оркус импульсивно схватил Учителя за ладонь. Старик едва замено улыбнулся.

– Что тебе удалось найти?

И Оркус рассказал ему.

В горной деревне не было кладбища. Вместо него, тела сжигали на плоском камне, который стоял на вершине обрыва. Но Гронью это не смущало. С утра и до вечера, она уходила к камню, чтобы слышать ветер и голоса тех, чей прах был развеян здесь по ветру. Иногда, она уходила в лес или к реке, собирала травы и цветы, влажный ил и куски коры. Потом приносила всё в домик, где жили Семела со своей матерью, и училась варить зелья и притирки. Иногда, она находила в лесу мёртвое животное – и училась возвращать его к жизни. Ветер шептал ей нужные слова, и она говорила их. Иногда ветер молчал, но Гронья всё равно говорила заклинания – так, словно они прятались где-то внутри её.

Гронья чувствовала это – и это её пугало. Внутри неё жила какая-то сила – девушка чувствовала её всю свою жизнь. И теперь, кажется, эта сила пробудилась и рвалась на волю. Девушка понимала это – как и то, что прошлая жизнь барда-певички осталась далеко в прошлом. Как и первая любовь, теперь потерянная безвозвратно.

– Даниэль, – прошептала Гронья, теребя пальцами плетёный кожаный ремешок на своей шее – прощальный подарок от возлюбленного. – Надеюсь, ты сбежишь от своего отца и станешь хорошим доктором.

Как Оркус посмел напомнить о её появлении в деревне?

Гронья закусила губу от обиды.

Семела и Оркус нашли её еле живую у границы деревни. Семела приказала Оркусу позвать взрослых, но юноша понимал, что время терять нельзя. Он снял с себя мантию, завернул Гронью в прочную чёрную ткань и осторожно взял девушку на руки. Быстрым шагом, он пронёс её через всю деревню, а Семела сама побежала вперёд, чтобы предупредить Учителя. Старик и Оркус немедленно приступили к исцелению девушки. Спустя неделю, Гронья уже была на ногах. Но от неё прежней – дерзкой, но весёлой – не осталось и следа.

Чёрные волосы, напоминавшие воронье гнездо, закрывали глаза и половину лица – только крючковатый нос и тонкие губы виднелись на бледном лице. И губы почти всегда были искривлены в какой-то ядовитой ухмылке.

Новенькая держалась подальше от всех, словно она разочаровалась находиться среди людей, и мало кого к себе подпускала.

– Меня предали другие барды – те, кому я доверяла. Если я встречусь с ними вновь – я их из-под земли достану, и они станут моими покорными рабами. Оркус, Семела, вы же не предадите меня?

И в том, что Гронья почти всегда была одна, была не только её вина. Другие колдуны и ведьмы чувствовали в ней страшную силу – непонятную и пугающую. Холодную и мёртвую. Новенькая оказалась некромантом, причём ещё не умеющим полностью контролировать свои силы. И это всех пугало – и никто не мог ей помочь.

В тайной горной деревне больше не было некромантов.

***

Оркус быстро спускался по узкой тропе. На одном плече у него важно сидел огромный филин. В сумке на другом плече у него гремели чернильницы, перья и мешочки с сушёными травами. Из–за края сумки выглядывали несколько туго свёрнутых свитков. Одной рукой, Оркус придерживал сумку за лямку. В другой он нёс внушительный пучок шнитт-лука с лиловыми цветами на зелёных ножках.

Ученик чернокнижника направлялся к домику Семелы, стоящему с края деревни. Он знал, что обе девушки там – скоро закат, и они наверняка готовятся к ужину.

– И Гронья, и Семела – мне надо поговорить с ними обеими, – проворчал он себе под нос.

У порога его встретил чёрный хохлатый петух. Птица недовольно смотрела на юношу и не двигалась с места.

– Здравствуй. Кока. Можно я войду? – спросил Оркус, пытаясь сдуть пряди волос с лица.