Солнце уже забрасывало лучи за крыши дома – Данка опаздывал, Мокша-пастух мог пройти мимо, и тогда придется вести коров на пастбище самому, чего Данке совсем делать не хотелось. Ведь все его планы на этот день до вечера разрушаться, и не будет даже никакого намека на ощущения праздничного настроения. А он так не любил, когда что-то вмешивается в его планы. Выводя коров, Данка бросил взгляд на ограждение, отец что-то шептал и возносил руки вверх. Когда Данка вышел, за ним вышел и отец, он как-то грозно смотрел, лицо его было все перемазано землей и кровью, ни слова не сказав, отец закрыл дверь в хлев.

Данка погнал коров со двора. Дом его находился почти на самом конце поселения. Большая часть людей жила дальше по дороге через лес, в таких же одиноко стоящих домах, и далее дорога выходила к Волотовому Дому, который стоял на возвышенности возле пересечения двух рек – Малой, словно ручей, и Штормовой, такой широкой, что переплыть ее без лодки удавалось не каждому. Волотов Дом находился за укрепленным толстыми деревянными кольями частоколом высоты такой, что нужно было еще таких два Данки, чтобы его перелезть. Внутри за частоколом, кроме Волотового Дома находились дома дружинников, кузнеца, и тех, кто построил свои дома еще до прихода старейшин, а также капище с тремя тотемами главных богов. На поселение уже никто не нападал долгое время и резные ворота, ведущие к Волотовому Дому, всегда были открыты.

За Данковым домом глубже в лес практически никто не жил. Было пару заброшенных домов, да и в одной из них жил бывший дружинник Ждан, который напивался сладким медом каждый день. Данко вздохнул легче, когда увидел подходящего Мокшу-пастуха, «значит не пропустил». Но сначала он увидел стадо, которое радостно приветствовало мычанием Чернику и Мелавицу с Орликом, а уже потом появился и сам Мокша-пастух.

– Э-гей! А кто там стоит? А, так это сам Данка! Сам он стоит передо мной!

– Привет-привет, – Данка смутился от такого эмоционального приветствия Мокшы-пастуха.

Одет пастух был почти что в тряпки, с мотляющимся лаптем на правой ноге и с голой левой, в рваных штанах и такой же рубашке, с чумазым лицом и волосами словно солома. Мокша-пастух порой спал на улице, а если и спал дома, то всегда в одежде на соломе. Но удивительной особенностью его было то, что вечером он будет выглядеть совсем по-другому. Чисто вымытые волосы будут заплетены в косы, белая свежая рубашка и льняные широкие брюки, а на ногах дубовые лапти. Лицо его будет чистым, как никогда раньше, и будет сиять, словно лицо бога Солнца Сварога. А сейчас Мокша-пастух отмахивался небольшим кнутом от мух, которые летали над его головой.

– Как дела твои? – Он подошел почти вплотную к Данке, отчего тот невольно сделал шаг назад.

– Да, все хорошо, утром в хлеве…

– Что в хлеве?

Данка запнулся. Говорить про куриц было глупо и опасно. «И кто меня за язык дернул?» Сказать Мокше-пастуху и к вечеру все будут знать. Значит и до старейшин дойдет. С некоторыми жителями их поселения надо было держать ухо востро.

– Что-что?! Дверь не смог открыть! Вот что!

– Ууу, даешь ты, брат. Может тебе желтой травы поесть?

– Сам эту траву ешь!

– А я и ем. Поэтому видишь, какой сильный? – И Мокша-пастух вдруг крутанулся в воздухе сальто, подбросив свой хлыст и поймав его, приземлившись. – Видел? Ем-ем, и тебе советую. После пастбища, когда всех коров по домам отведу, так могу по девкам спокойно ходить!

– Если я буду по девкам вечером ходить, то Яр меня не то, что заставит все удары отрабатывать по несколько раз, так еще может и оружейную чистить.