В этих башнях – мои замыслы, поднятые на высоту. В этих сводах – напряжение размышлений, не дававших мне спать ночами. В этих окнах – прощённые взгляды прошлого, а в зеркалах башен замка – я сам, распадающийся на лица и маски, на свет и тень.

Я, Каракулов, хирург по крови, философ по боли, странник по природе, старик по милости лет. Я здесь, в белом замке, потому что мне больше негде молчать. Потому что в городе шум, в науке – формулы, а в душе – песня без слов. Иногда, стоя у узкого окошка моей башни и как будто я вижу белого аиста. Наши белые аисты далеко-далеко от этих мест, они не знают, зачем я здесь. И, может быть, потому – не осуждает. Они просто пролетаю как мысль, которую не поймать, но которая может изменить всё. Я не бог, не пророк, не герой. Я только человек, который однажды задал себе вопрос: «Что останется, если от меня отнять всё, кроме мысли?» Этот замок – и есть мой ответ.

Каракулов смотрит на горизонт. Снова – тишина. И в этой тишине слышен взмах крыла – то ли птицы, то ли души.

Монолог Каракулова у личной библиотеки. Воспоминание о строительстве замка «Белый аист». В библиотеке не холодная тишина, а густая, почти осязаемая плотность времени. Стены из светлого камня, пол – из старого дерева. Ровный мягкий свет падает на корешки книг. Он садится в кресло у окна, глядит на горы. В его руках – книга без названия, с заметками на полях.

– Интересно… с чего это всё началось? Со снов? Со страха? Или с невыносимой тишины внутри? Нет. Началось это с пустоты. С той самой, которую не заполнят ни больничные палаты, ни научные публикации, ни овации в зале.

Когда я ушёл из хирургии, внутри будто что-то осыпалось. Я больше не слышал стука сердца под рукой. Только своё – глухое, как удар маятника. Я думал, что стану писать, философствовать, исследовать… Но на деле я строил. Камень за камнем. Мечту за мечтой. Эта библиотека – сердце замка. Не для знаний. А для памяти. Вот этот блокнотик – я держал его в кармане халата, пока шёл на операцию. Он был как оберег. А вот здесь – дневники, полные сомнений, – я писал их ночью, чтобы не взорваться от мыслей. Вот выстроились мои собственные книги, коих насчитывается больше полсотни томов.

Я помню, как выбирал место. Стоял напротив дачного поселка у края дороги в направлении Ала-Арчинского ущелья, среди тумана. И в небе какая-то белая крупная птица, мне показалось аист, пролетел – медленно, гордо, как знак. Я воспринял это не как суеверие, а как подтверждение: человек может ещё верить в красоту. Строительство было… скорее созиданием самого себя. Каменщики, не зная, зачем это мне, складывали белые блоки. Я рисовал планы – не архитектор, а человек, знающий, где у него болит. Каждая башня – как палец души. Каждый свод – как мысль, обращённая к небу.

И вот я здесь. Среди книг, которые сам отобрал. Среди стен, которые поднял из своей уязвимости. Я не боюсь больше быть слабым. Этот замок не защита, а оголённая рана. Он дышит вместе со мной. Иногда я думаю: что случится, если меня не станет? Замок останется. Птицы снова вернутся весной. Кто-то откроет книгу с моими заметками – и, может быть, почувствует, что он не один. Что кто-то до него уже прошёл этот путь – от скальпеля к перу, от страха – к прощению, от боли – к свету.

Он закрывает книгу. Смотрит в окно. На белом камне подоконника садится птица. Не аист – но тоже вестник. Каракулов не улыбается, но глаза его светлеют. Ночь выдался лунной, все вокруг замка и сам замок окутан лунным серебристым цветом. Горит костер, тени пляшут на стенах замка. Каракулов сидит в кресле, завернувшись в плед. Перед ним – пламя, за спиной – стены замка. Он говорит полушёпотом, будто в разговоре с невидимым собеседником.