Пригрозите вашему ребенку, что он станет оборванцем; держу пари, что это приведет его в отчаяние, даже если ему еще не исполнилось трех лет. И это тоже по вашей вине; ваша скупость уже взрастила в нем гордыню; ибо если этот бедный маленький человечек, играя в солдаты, порвет свою курточку, сшитую из чересчур тонкой ткани, вы приметесь его бранить, вы рассердитесь на него сильнее, чем на взрослого; ребенок не поймет причин вашего гнева, но я-то вас хорошо понимаю и для многих других тут тоже нет загадки: вам придется покупать ему новое платье, и самолюбие ваше спорит с вашим кошельком. Другое дело парижский мальчишка: если даже однажды, один-единственный раз в его мальчишеской жизни, ему достанется новое платье, перешитое каким-то чудом из старого редингота его отца, и он его порвет, – что ж! ему скажут: «Тогда ходи оборванцем». И он в самом деле будет ходить оборванцем. Парижскому мальчишке на это наплевать, ведь ему на роду написано щеголять в лохмотьях. Это его судьба, ведь месяцем позже его платье все равно изорвется; неужели же он лишит себя удовольствия ради того, чтобы отсрочить этот неминуемый финал? неужели из-за такой малости он не станет взбираться на деревья, окаймляющие бульвар? Конечно, нет! и он совершенно прав. Зачем ему новое платье? чтобы любоваться собой в зеркалах кофеен, порога которых он не переступает? и ради этого он станет стеснять себя?! Парижский мальчишка слишком большой философ для того, чтобы пожертвовать минутой счастья ради наслаждения столь суетного. Он играет на улице. Наряд его не дает ему доступа в места ваших прогулок; да и что бы он стал там делать? Ничего! Ему нужны товарищи, которые были бы ему ровней; среди них он дышит полной грудью, принадлежит самому себе! И тем не менее бывали времена, когда он царствовал в ваших нарядных садах; когда власть принадлежала народу, парижский мальчишка пользовался прерогативами наследника престола.

Вы, мой читатель, наверняка человек почтенный, налогоплательщик и не меньше чем сержант национальной гвардии, а следовательно, считаете ниже вашего достоинства обратить внимание на мальчишку-бедняка; но взгляните на ваших собственных детей, которые, как бы вы ни старались, по-прежнему повинуются природе; в них вложена инстинктивная тяга к свободе и они прекрасно это чувствуют; они угадывают, что мальчишка из народа располагает этой драгоценной свободой, которую вы у них отнимаете. Когда парижский мальчишка проходит мимо вашего сына, ваш наследник, средоточие ваших аристократических надежд, смотрит на него с завистью. Сколько я видел этих несчастных, которые шествуют по саду Тюильри в сопровождении ливрейного лакея, болтающего о пустяках с хорошенькой горничной, белокурой, свежей и куда более соблазнительной, чем ее госпожа! Если дом ведет родитель ребенка, пусть даже настоящая хозяйка – его родительница, тогда перед наследником, чьи шансы стать пэром, впрочем, сделались весьма призрачными62, красуется егерь с пышным султаном. Сколько раз на моих глазах этих будущих важных господ приходилось буквально тащить на буксире, ибо они не могли отвести завистливых взоров от нашего мальчишки, который сияя, с цветком в зубах, кокетливо подвернув угол рабочего фартука, шел мимо и распевал во все горло какую-нибудь песню из репертуара шарманщиков! Как непринужденно он держится, в отличие от ваших кукол на пружинах! какой свободой проникнут весь его вид, поражающий мальчика из хорошей семьи: ведь он видит сверстника, куда более счастливого, чем он сам! он чувствует свою приниженность и жаждет обрести право улыбаться так, как этот плебей. Недаром его тотчас спешат отвлечь. «Пойдемте, сударь, – говорят ему, – оставьте в покое этого бездельника!» Бездельник – вот как вы зовете детей простонародья! Вот с чего вы начинаете воспитание собственных детей – с презрения к простому народу. Позже вам за это воздастся.