Можно ли писать историю Парижа, не сказав ни слова о парижском мальчишке?… это все равно что излагать историю Рима, не сказав ни слова о царях, его основавших; все равно что описывать современное состояние народа, не интересуясь его происхождением.

Парижский мальчишка, называемый по-французски словом gamin, которое не имеет точного соответствия ни в одном языке, – дитя города; улица – его колыбель; она свидетельница его первой улыбки и первых шагов. Он послушный сын и не расстается с родиной. Он явится перед вами в самых разных концах города, в самых разных обличьях и самых разных ролях.

Подобно индийским божествам, сосуду с миррой55, языческим богам, молоку Божьей матери, далай-ламе и тысяче других святынь, святость которых ни вы, ни я не станете подвергать сомнению, парижский мальчишка бессмертен! Он вечно молод. С тех пор как возник Париж, парижский мальчишка топчет тамошнюю мостовую; да что там мостовая? парижский мальчишка появился на свет задолго до того, как Париж замостили; он шлепал по лужам еще в одиннадцатом веке: осмелюсь сказать, что он видел своими глазами первых франкских королей и знает о Фарамонде56 лучше любого академика.

Если бы Париж был уже выстроен при Юлии Цезаре, парижский мальчишка вне всякого сомнения бежал бы за колесницей великого полководца; ибо по натуре он обожает следовать за любыми триумфаторами, будь то муниципальные чиновники, победители ярмарочных соревнований, приверженцы «золотой середины»57, раздатчики продовольствия или жандармы. Он непременный участник всех траурных церемоний, подобно служащим похоронных контор и особам при должности, с той лишь разницей что он не носит креповой повязки. Он присутствует на похоронах людей любых убеждений; он сохраняет нейтралитет, и совершенно прав. Он пользуется всеми триумфами, не заботясь об их последствиях; он пьет вино победителя, но так же охотно пил бы и вино побежденного, если бы сей последний мог оплатить ему выпивку.

Он набрасывается на даровую колбасу, не видя в этом ничего унизительного: посмейте сказать, что он не философ!58

Публичные развлечения созданы нарочно для него, потому что он не считает зазорным на них веселиться; вдобавок никто не оспаривает у него права собирать оставшиеся от фейерверка палочки. Он кричит: Да здравствует весь мир! Долой весь мир! – и никто ему за это не платит; он поступает так ради собственного удовольствия, от нечего делать, без причины. Главное поднять шум, а остальное не важно; ведь парижскому мальчишке нечего терять. На что ему порядок? он юн, свободен и оборван. Он не боится потерять в толпе башмаки; зачастую у него их просто нет. Он обожает движение и потому с восторгом бросается в любую свалку, ввязывается в любую историю; он счастлив, если может разрушить чужое имущество… конечно, счастлив! ведь своего-то у него нет. Сколько парламентских крикунов последовали бы его примеру, если бы можно было стать депутатом, не будучи собственником?59

В парижском мальчишке заключено великое множество людей; не тех людей, которые толпятся на балконах наших театрах и у которых руки затянуты в кожу столько белую и столь тонкую, что рассматривая ее, нельзя не восхищаться нашим сходством с усовершенствованными автоматами, – нет, людей спокойных и вспыльчивых, горячих и хладнокровных, выставляющих напоказ свои страсти, словно другой Асмодей снял с их сердец тройную броню так же, как снял некогда крыши с домов мадридских.

В парижском мальчишке, как в роде человеческом, всего понемножку; он есть и его нет. Он мужчина и ребенок; он все и ничего; он… существо отважное и трусливое, дерзкое и робкое, гордое, как герой, и подобострастное, как выскочка-царедворец, то серьезный, то хохочущий, как безумный, насмешливый, проказливый, как ярмарочный полишинель, остроумный, как дитя Парижа или глупый – да глупый, но своей деревенской глупостью способный поставить в тупик надушенных утонченных горожан.