Небрежно отмахнувшись от назойливой бестии, Луппе проводил взглядом удаляющийся отряд и, зайдя в калитку, закрыл ее на щеколду. Находясь под большим впечатлением, Луппе смотрел в одну точку.

«Кто были эти люди?» – размышлял он, не обращая никакого внимания на огромного гуся, который вытянул в его сторону шею и грозно зашипел.

Разгоняя птиц, Луппе быстро прошел по двору, поднялся по ступенькам и вошел в дом. Остановившись у зеркала, он долго изучал свое отражение, а затем решительно открыл стоящий рядом комод. Заглянув внутрь, он долго рылся в вещах и, наконец, достал из него сверток. Трепетно развернув бумагу, он обнаружил аккуратно сложенную в несколько раз ткань красного цвета. Глаза Луппе блеснули. Поднеся ее к шее, он широко улыбнулся, обнажив редкие зубы, которые, как назло, не так давно начали выпадать. Бережно положив ткань на трельяж, он открыл его дверцу и достал зеленые портняжные ножницы. Кольца ножниц были огромными и почему-то отличались друг от друга размерами. Они были покрыты зеленой эмалью, часть которой облупилась, обнажив под собой ржавчину.

Нацелившись на ткань, Луппе с большим энтузиазмом принялся ее резать. Линии отреза выходили довольно криво, но Луппе никоим образом это не смущало. После нескольких неудачных попыток у него все-таки получилось сделать нечто подобное тому, что он видел на шеях ребят. Корявая красная тряпка была готова. Трепетно взяв галстук в ладони, Луппе поднес его к шее, а затем неумело завязал.

Вид у него был такой, словно бабушкина косынка сползла ему на грудь. Счастливый и довольный собой, он радостно принялся размахивать согнутыми в локтях руками и маршировать на месте, раскачивая старенький трельяж. Увлекшись, Луппе совсем не заметил, как в комнату вошла бабушка и уже несколько минут внимательно наблюдала за происходящим, тихо стоя в дверях.

– Ах ты, поганец! Ты зачем отрез испортил?! – громко сказала она на испанском языке.

Почуяв неладное, Луппе метнулся в сторону и, увернувшись от бабули, выбежал во двор.

– Вот же поганец! – продолжала Мария-Антуанетта скрипучим прокуренным голосом. – Какой отрез испортил…

Сломя голову Луппе бежал к калитке, распугивая кур и гусей, которые разлетались из-под ног, словно голуби. Запыхавшись, он оглянулся. Погони не было. Ему часто приходилось получать затрещины, и жизнь быстро научила Луппе со стопроцентной уверенностью предугадывать то, что могло последовать за каждым словом бабушки. С силой дернув засов, он выбежал за ограду и, тяжело дыша, встал к ней спиной.

Переведя дыхание, Луппе просунул голову в калитку и некоторое время с опаской смотрел на крыльцо и входную дверь. Любопытная курица выглянула со двора и вопросительно посмотрела на Луппе. Луппе одарил ее недобрым взглядом в ответ и с раздражением пнул, отчего та, громко кудахтая, кинулась назад во двор.

– Раскудахталась тут, – с досадой сказал он, закрывая калитку.

«Бип-бип» прозвучал сигнал со стороны дороги. Услышав долгожданные звуки, Луппе радостно обернулся и, увидев очертания отцовского ЗИЛа, на котором тот стремительно приближался к дому, во весь рот разулыбался. «Бип-бип» вновь просигналила машина.

– Папка! Папка! – радостно воскликнул Луппе и запрыгал на месте.

Автомобиль остановился рядом с домом, окутав Луппе облаком пыли. Отец заглушил двигатель и открыл дверь. Не выпуская изо рта папиросу, он улыбнулся, обнажив желтые прокуренные зубы, и, весело глядя на Луппе, подмигнул ему.

Луппе тут же забрался на подножку и, обняв ногу отца, с придыханием произнес:

– Папка…

Отец похлопал его по спине и потрепал за волосы. В кабине пахло табаком, машинным маслом и бензином. Луппе очень нравился этот запах, так пахло настоящим мужчиной, так пах его отец.