«Как только слуга открыл [дверь], появился Баретти. Я холодно спросил, как у него дела. Мне показалось что на его бледном лице мелькнула тень пролитой им крови. Вскоре я ушел от этого неприятного человека в гостиную, где миссис Трейл и доктор Джонсон завтракали».
Именно во время пребывания Баретти в Стритеме Рейнольдсу был заказан его портрет; но дела пошли наперекосяк, и в письме от декабря 1776 года Джонсон сообщил Босуэллу, что Баретти покинул Трейлов «в капризном приступе отвращения или дурной натуры». Баретти умер в Лондоне через пару недель после своего семидесятилетия в 1789 году.
Неприязнь Босуэлла к Баретти, несомненно, повлияла на его мнение об оправдательном приговоре, которое и без того не лишено противоречий. Обсуждая случившееся с друзьями через несколько лет, он признался, что считает это убийство хладнокровным. Один из его приятелей утверждал, что это был явный случай самообороны, а другой – что это было непредумышленное убийство. Такое расхождение в суждениях неудивительно, поскольку определение того, в какой степени закон об убийстве разрешает защищать себя, свою честь и даже собственную невиновность, имеет долгую и запутанную историю. Самооборона при нападении, даже с летальным исходом, всегда обеспечивала абсолютную защиту от обвинения в таком преступлении, как убийство. Во многих юрисдикциях США это эволюционировало в «Доктрину крепости»[29]. Согласно действующему в настоящее время закону в некоторых штатах домовладельцам разрешается убивать тех, кто вторгается в их собственность без разрешения, даже если они сами не подвергаются какой-либо прямой опасности.
Английское законодательство сопротивлялось такому широкому толкованию понятия самообороны. Вместо этого оно сосредоточилось на концепции права человека защищать свою честь силой. Эта идея может восходить к древнему королевству Бургундия, которое охватывало часть Центральной Европы примерно с IV века нашей эры. Королю бургундов Гундобаду приписывают создание концепции «судебного поединка», которую он распространил в значительной части Европы. Она пришла на британские берега вместе с норманнами и была важным элементом уголовного законодательства вплоть до Средневековья. До тех пор, пока Генрих II не ввел более формализованную судебную систему, которая включала популяризацию суда присяжных. Изобретение Гундобада основывалось на логике божественного вмешательства, согласно которой высшие силы должны посодействовать и обеспечить победу в битве невиновной стороне.
Сражение должно было проводиться с помпезностью и с соблюдением четких правил. Проходило оно на поле боя площадью шестьдесят квадратных футов, а за ним наблюдали судьи и адвокаты участников. Каждая из сторон была вооружена, а сама битва начиналось на рассвете. Судебное разбирательство начинал обвиняемый, заявляя о своей невиновности, после чего он бросал в сторону оппонента перчатку, которую противник должен был поднять. Сражение продолжалось до тех пор, пока на небе не появлялись звезды. Если к этому моменту обвиняемый все еще стоял на ногах или убивал своего противника, он считался победителем и получал оправдательный приговор. Но если тот отказывался от борьбы в отведенный период времени, он подлежал казни без возможности отсрочки.
Поскольку английское право развивало более сложную систему судебных разбирательств на протяжении XIII и XIV веков, практика «судебных поединков» канула в Лету. Однако законность защиты своего доброго имени физической силой не ушла насовсем. Она была возрождена в форме дуэльных поединков в Италии эпохи Ренессанса, во времена стремления ко всему рыцарскому и средневековому. Как и во времена Гундобада, идея распространилась по Европе и дошла до Англии в XVI веке. Дуэли стремительно набирали популярность среди дворян, которых привлекал этот якобы цивилизованный, пусть и смертоносный, подход к разрешению споров между джентльменами. Дуэли были популярны во всей Западной Европе, а также в Северной и Южной Америке на протяжении XVII–XIX веков. В Англии эта практика достигла своего апогея в георгианскую эпоху, отчасти благодаря возросшему во время наполеоновских войн авторитету военных. Такие сражения с восторгом воспринимались в вооруженных силах, где для офицера считалось преступлением отказаться защищать свою честь или честь своего полка, когда ему бросали вызов.