Так в неполные двадцать лет бабушка стала вдовой врага народа, с оружием в руках выступившего против советской власти. Ее, правда, не тронули, просто обобрали до нитки и оставили умирать с голоду с крохотной дочкой на руках. А вот отца ее арестовали и сослали на Соловки.

То время исковеркало немало судеб. И, как ни странно, редко кто обвинял в этом верховную власть. Причина каждой трагедии виделась в действиях конкретных исполнителей на местах. Известно: собака злится не на хозяина, а на поводок.

Односельчане хотя по-человечески и жалели Аню, но сторонились страдалицы, боясь, как бы тень ее беды не накрыла и их.

Через три года семнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии большевиков торжественно провозгласит, что социализм в СССР победил и в основном построен, а частная собственность и эксплуататорские классы окончательно уничтожены. Экономика страны вступит в эпоху социалистических производственных отношений.

Десятилетие до Великой Отечественной войны и десятилетие после нее станут не только самыми успешными для страны, но и недосягаемым рекордом роста во всей мировой истории развития человечества. Дважды поднимется СССР из разрухи и нищеты, многократно наращивая свою промышленную, научную и военную мощь, превратившись в итоге в сверхдержаву, контролирующую полмира и владеющую самыми современными ядерными и космическими технологиями.

Но Аня замкнется в своем горе, и вся политика властей так и останется в ее понимании, как, впрочем и в понимании многих вокруг, не «борьбой с эксплуатацией человека человеком», не «переводом сельского хозяйства на индустриальные рельсы» и не «стиранием грани между городом и деревней», а просто непонятным запретом трудиться на земле и иметь дом и коня.

Много позже, когда они с Егоркой будут идти по городу на рынок, она скажет:

– Ты гляди, какие дома люди строят! Машины покупают! Это разве не кулаки? Почему ж их никто не трогает? А нас-то…

А спустя еще полвека сам Егор, глядя на заокеанскую жизнь, с грустью заметит, обращаясь к жене:

– Вот посмотри, ведь наш народ во многом талантливее этой разношерстной публики. Но десятилетия мытарств истребили в нашей стране инициативу, убили в людях веру в то, что трудом можно достичь процветания.

Тогда, в тридцать первом, вдова одного лесника, мечтавшая перебраться из глухого леса в деревню, предложила Ане поменяться домами, добавив в качестве доплаты кое-какие припасы на зиму. Бабушка не задумываясь согласилась. Только бы подальше от этой власти, что так не любит людей, которые живут не подачками, а собственным трудом.

– Пойдем, дочка, – приговаривала она, успокаивая скорее себя, когда шла по дороге, уводящей в лес, и в одной руке несла малютку, а другой придерживала перекинутые через плечо два узла с пожитками. – Пускай они забрали у нас все, мы снова наработаем, у нас с тобой все-все будет, а они – как были голодранцами, так и останутся.

Эта привычка – все время разговаривать с дочкой, а когда дочка уедет – с животными, с самой собой, комментируя все свои планы на ближайшее время, останется у Ани навсегда. А как иначе выжить одной в лесу, в постоянном одиночестве и страхе, надеясь только на себя да на Бога.

– Боженька, прошу, не дай погибнуть, дай только дочку вырастить, – молила она в самые трудные, безнадежные моменты. И чувствовала, как прибывают внутри и силы, и спокойствие, как вера в Бога дает веру в себя.

Она переживет самую страшную войну двадцатого века и, неустанно трудясь на земле, всего девять лет не доживет до нового тысячелетия.

Но пока на окраине села Аня остановилась и окинула его прощальным взглядом. Неподалеку, возле одной из хат, стайка детей дразнила старуху, которая никак не могла выговорить новомодные слова-сокращения: