Далеко Васька не ушел и был обнаружен под ближайшим дубом за поеданием желудей.

С таким же оптимизмом он проделал и обратную дорогу на кордон, выхватывая из бабушкиной руки желудь за желудем и весело ими чавкая. Миской картофельных обрезков бабушка заманила его в сажок, то есть хлев, и, облегченно выдохнув, задвинула деревянный засов.

– Все, внучок, испортился Васька, разбаловался. Придется резать.

– А что будет, если не резать?

– Кабаны – они такие: если воли понюхал – теперь все равно убежит, не удержим.

– И что тогда?

– Либо одичает, либо замерзнет, а то и на волка набрести может. Так что придется все-таки резать. Ты тут запирайся, никому чужим не открывай, а я поехала за резаком.

Егорка знал, кто такой резак, но никогда еще его не видел. Это был человек, которого нанимали резать скотину там, где хозяева не были уверены, что справятся сами.

Бабушка рассказывала о нем с восхищением и всегда ставила в пример Егорке, когда тот плохо ел.

– Знаешь, он, когда телочку забивает, то приставляет к разрезу кружку, набирает полную крови и выпивает! Так ты бы видел, какого цвета у него щеки – пунцовые, прямо как помидоры! Вот здоровье у человека!

Пережив голодные годы и вырастив слабую здоровьем дочь, бабушка как-то особенно восторгалась сильными и здоровыми людьми.

Резак оказался дома и свободен, поэтому решили не откладывать. Он взял нож-тесак, заправил паяльную лампу, накинул зеленовато-рыжую ватную фуфайку на голое тело и поехал на своей бидарке вслед за бабушкиной.

Егорка увидел их в окошко и вышел встречать, грустный, но понимающий, что ничего не поделаешь.

– Только знаешь, – сказала бабушка резаку, – ты уж тут, пожалуйста, сам управляйся, а мы пойдем – я не могу на это смотреть.

– Ты, бабуля, иди, тебе на это смотреть и не надо, а мальца оставь. Он мне поможет.

– Да мал он еще!

– Ничего не мал. Сколько тебе? Семь скоро? Я в эти годы уже сам козла резал. Помню, лежит он, связанный, а я сел ему на шею верхом и никак глотку ножом не перепилю – силы в руках еще не хватало. Козел орет, снег вокруг меня красный уже метра на три. А куда деваться – мать сказала: режь, ты теперь в семье старший мужчина. Батька-то со старшим братом тогда на фронт ушли, а младший еще пешком под стол ходил.

– Да нет, ты, наверное, давай уж сам.

– Не переживай, бабуля, я все сам сделаю, пацан мне только связать его поможет. Кабан-то его знает, подпустит. А от меня шарахаться будет, еще вырвется – ты ж его там небось раскормила, я ж тебя, бабуля, знаю.

Резак повернулся к Егорке:

– Зовут как? Егор? Ну что, Егор, мужчиной будешь расти или мазунчиком?

– Мужчиной, – неуверенно ответил Егорка.

– Вот и молодец, пошли. А ты, бабка, иди, иди, нечего тебе тут делать.

По пути к загону резак спросил:

– Как кабана-то зовут?

– Васька.

– Ого! Тезка. Я тоже Василий.

– Дядя Резак, а вы ему будете горло резать?

– Да не, я его в сердце ударю.

– А ему очень больно будет?

– Нет, он даже испугаться не успеет.

– А вы и человека так же можете?

– Конечно, таким-то ножом – запросто! – похвастал резак и вдруг понял, что беседа повернула куда-то не туда. – Ладно, хватит глупые вопросы задавать. Вот тебе петля из вожжей, зайдешь и накинешь ему на заднюю ногу. Я здесь у двери подожду, вынесешь мне вот этот конец вожжей и выходи из сажка, я сам зайду и управлюсь. Все понял?

– Все.

– Давай.

Резак приоткрыл дверцу, и Егорка вошел в полутемный сажок.

Васька спал у дальней стенки, довольно похрюкивая – желуди небось снились.

Егорка остановился, привыкая к темноте, и оглянулся. Резак встал в дверном проеме, полностью загородив его:

– Ну, давай, чего ты?