Между тем, он заметил, как две дородные женщины спешат к берёзе. В руках у темноокой какой-то бежевый свёрток. Она сунула тряпицы Пересвету, а её подруга сказала:

– Иного не было, касатик. Бери, что дают. Обождёшь с нами, как чучело сожгут, да пойдём в мир. Отведём к старейшине, пущай он разбирается.

– И на том с-спасибо. Отвернитесь, п-пожалуйста, – криво улыбнулся Пересвет.

Женщины рассмеялись, но просьбу выполнили. Он зашёл за толстый ствол дуба и надел то, что ему любезно предложили. Когда вышел, бабы обернулись и загоготали. Пересвет сурово на них посмотрел, а потом опустил взгляд на себя: длинная тёплая рубаха, похожая на платье, кремового цвета и с красной ручной вышивкой по кайме явно не придавала ему мужественности.

– У соседей наших токмо это с собой было, – пояснила одна из женщин.

– А тебе к лицу, любо-дорого посмотреть, – подавив очередной смешок, добавила вторая.

Пересвет мысленно выругался. Женщины указали в сторону поляны, где селяне плясали вовсю и продолжали горланить зазывальные песни вокруг куклы, которая уже догорала.

– Вы в хороводе не участвуете? – поинтересовался Пересвет, сильнее укутываясь в одежду и топчась на одном месте, поскольку обуви ему не дали.

– Хороводы водят девки-молодки, да наши соколики. Мы своё уже отводили.

Женщины с улыбкой и доброй тоской в глазах смотрели на то, как веселятся молодые люди и дети. Пересвет тоже наблюдал за праздником и совсем позабыл о том, что угодил не к сектантам, а на тысячу лет в прошлое. В это поверить, конечно, он просто не мог. Всё вокруг ему казалось страшным сном, и особого значения словам незнакомок из деревни он не придавал. Буквально на днях ему уже снилось нечто подобное – хороводы, песнопения. Винить в таких кошмарах можно только мать, так некстати поведавшую о корнях славянского народа.

Но смотреть на хоровод оказалось даже любопытно. А когда костёр поутих, молодые начали через него прыгать, дабы показать свою удаль и смелость. Писклявые крики девушек и задорный смех парней разносился далеко за пределы елани. Так величали здесь лесные поляны.

Пересвет невольно залюбовался. Перед ним предстала картина, как из маминых исторических книг: румяные пышнотелые девушки бегают вокруг костра, а за ними чумазые детишки, которые сжимают блины и печенье в виде жаворонков в маленьких кулачках. Высокие и статные парни к тем девушкам подбивают клинья, обхаживают их по-всякому, но те лишь смеются, да прыгают через костёр. И никто ведь не обжигается, хотя пламя довольно высокое. Жёлтые искры так и летят вверх, мгновенно исчезая в прохладном воздухе. А как много пёстрых нарядов…аж глаза разбегаются: на мужчинах длинные шерстяные рубахи и плащи на один бок, кожаные сапоги и меховые или тканевые шапки. У женщин одежды намного ярче и богаче – не один слой клетчатых юбок и рубах из льна. Головы некоторых покрывают длинные белые платки до пояса или ниже, а у других только обручи с металлическими кольцами у висков. И по цвету волос все деревенские отличаются друг от друга – у кого-то русые, у кого-то цвета соломы или смоляные, а у некоторых встречаются и рыжие кудри; большинство отпускают их до плеч. Девушки носят волосы до пояса, а мужчины короткие или длинные бороды. Нет народа более разноликого, чем русичи. Да не все из них и на русичей-то похожи. У нескольких Пересвет заметил другой цвет кожи и разрез глаз.

Взрослые члены деревни близко не подходили, издали наблюдали за молодёжью: кто обсуждал праздник, кто песни распевал, а кто ел блины, запивая чем-то из деревянной кружки. Пересвет удивился тому, что блины здесь точно такие же, как в его времени. Традиции чтим, осталась память родовая, подумалось ему, пока рассматривал угощения. Оттуда, где он стоял, было видно далеко не всё, но многое из того, что видел, за века осталось неизменным. Только вот почему Комоедицей зовут, ещё не разобрался. Хотя какое-то новое, доселе неизвестное чувство подсказывало, что в этом слове есть особый смысл. И чей-то слабенький голос что-то нашёптывал. Что – не разобрать, но эти звуки отдавались в сердце теплом и спокойствием. Как будто кто-то его направлял.