Загадочные женщины XIX века Ги Бретон

© В. В. Егоров, перевод, 2018

© ООО «Издательство «Этерна», оформление, 2018

Именно во Франции, в этой стране волокит, женщины добивались господства самым простым способом, и власть их была безгранична…

Андриан Делрез

Рассказывают, что однажды вечером 1867 года в саду дворца Тюильри некая баронесса де П. попыталась соблазнить молодого короля Людвига II Баварского, прибывшего в Париж на выставку.

Монарх, который, по слухам, был еще девственником, чувствовал себя явно неловко: его смущали игривые и фривольные намеки прекрасной соблазнительницы. Внезапно он увидел парковую статую и произнес:

– Я с удовольствием полюбил бы женщину, которая была бы такой же белой и каменной, как вот эта статуя.

Госпожа де П. улыбнулась:

– Сир, вы хотели бы повторить историю Пигмалиона…

– Да. Но ведь это невозможно, не так ли? Молодая женщина промурлыкала:

– Что вы, сир, нет ничего проще!

– Вы полагаете?

– Уверена!

– И как же вы предлагаете оживить героев этой истории?

– Очень просто, сир… Я надену белый купальный костюм…

Людвиг II Баварский отрицательно покачал головой:

– Нет, это выглядело бы неправдоподобно. Ведь под купальным костюмом будет скрыто живое существо, а не белая женщина, которую я смог бы полюбить.

Госпожа де П., слегка испугавшись, отошла в сторону. На следующий день она сказала своей подружке:

– Это безумец какой-то! Подай ему женщину из камня… Ну уж в Тюильри-то ему такую не сыскать…

И она была права.

Женщин, посещавших Тюильри, назвать каменными было никак нельзя. Под широкими кринолинами они скрывали дьявольский темперамент, что, кстати говоря, полностью отвечало запросам Наполеона III.

Ибо император, будучи эротоманом, приходил в возбуждение при виде любой юбки. А это значит, что в период с 1852 по 1870 год придворные дамы были полными хозяйками империи. Он с опьянением овладевал ими на сундучке, в тамбуре, на уголке стола, за шторой, в шкафу, и они извлекали из своей внешней слабости большую политическую силу.

И можно сказать, как бы это ни казалось странным, что на протяжении восемнадцати лет Францией правили легкодоступные дамы.

Стыдливость – вторая рубашка…

Г-жа де Сталь

– Никогда не надо ничего откладывать на потом, – говорил маркиз д’О королю Генриху IV.

Да, откладывать действительно не стоит.

Но господин Фуль, начальник отдела записей актов гражданского состояния квартала Тюильри, вернувшись домой 29 января 1853 года, сказал:

– Я только что именем закона объявил Его Императорское Величество и мадемуазель де Монтихо мужем и женой.

И монсеньор архиепископ Парижский был прав, сказав 30 января в полдень, выходя из собора Парижской Богоматери:

– Я только что соединил перед Богом Луи-Наполеона Бонапарта и мадемуазель де Монтихо…

Но на самом деле Эжени стала настоящей французской императрицей только в ночь с 30 на 31 января. Это произошло в замке Вильнев-л’Этан на широкой кровати, которую монарх со свойственной ему страстью постарался превратить в поле боя, предвосхищавшее (в миниатюре), как выразился Пьер де Лано, «долину Рейхсхоффен 6 августа 1870 года после атаки знаменитых кирасиров»…

Биограф Наполеона III мог бы для пущей выразительности сравнить императорское ложе с Севастополем 8 августа 1855 года, поскольку для того, чтобы овладеть «редутом» Евгении де Монтихо, ему понадобились целых одиннадцать месяцев. Ровно столько, сколько потребовалось армии Мак-Магона для овладения Малаховым курганом…

Первая брачная ночь несколько разочаровала императора, предполагавшего, что испанка будет в постели горячей и трепетной. Но, как неэстетично выразился Александр Дюма, «ему пришлось иметь дело с женщиной столь же пылкой, каким бывает кипящий чайник»…

И все же медовый месяц Наполеона III и императрицы Евгении прошел в большой нежности.

Император, обрадованный своей победой, веселился и шутил, с мальчишеским задором проявляя свои способности затейника. Всякий раз, садясь за стол, он выкидывал грубоватые шутки. Входя в столовый зал, Наполеон III превращал салфетку в зайца и заставлял ее скакать по столу. Затем он начинал рассказывать анекдоты, лепить из хлебного мякиша фигурки, походившие на высокопоставленных придворных. И наконец, за десертом проделывал восхитительные опыты из занимательной физики. На глазах изумленной Евгении он накрывал стакан с водой листком бумаги и переворачивал его вверх дном, из апельсина делал венецианский фонарь или удерживал в равновесии на кончике ножа бутылочную пробку с двумя воткнутыми в нее вилками…

На все эти проявления мальчишеской любви Евгения отвечала умилительным старанием. Она была избрана, выделена монархом из толпы. В соборе Парижской Богоматери стала законной женой императора, а посему считала, что должна была, как всякая уважающая традиции испанка, проявлять по отношению к Наполеону III знаки расположения и нежности, которые вскоре (и это совершенно понятно) зародились в ее сердце.

По прошествии нескольких дней такой идиллической жизни Эжени попросила мужа отвезти ее в Трианон. В начале своего царствования она пожелала посетить те места, где Мария-Антуанетта прожила свои самые счастливые дни.

Наконец 7 февраля монаршая чета вернулась в Париж, и императрица обосновалась во дворце Тюильри.

И немедленно вписалась в ту роль, которую ей предстояло играть семнадцать лет. Да, именно роль. Ведь не зря она написала своей сестрице Пако:

«Начиная со вчерашнего дня меня называют все “Ваше Величество”, и мне кажется, что все разыгрывают комедию… Когда я играю роль императрицы, то стараюсь вести себя очень естественно…»

И она играла роль самой элегантной, самой улыбающейся и самой изысканной государыни в Европе. Она усердно училась этому у одной актрисы.

Ибо коварная судьба избрала учительницей императрицы комедиантку Рашель, и дворцовая прислуга с удовольствием наблюдала, как бывшая любовница Наполеона III обучает императрицу тонкостям реверанса…

Такое слегка преувеличенное чопорное поведение Евгении не всегда, следует признать, сочеталось с довольно вольным поведением императора. Она всегда называла его «сир» и обращалась на «вы», а он говорил ей всегда «ты» даже на людях. Обращаясь к ней, называл ее просто по имени, произнося его как «Южина»…

Императрицу шокировала вольность речи венценосного супруга, поскольку Наполеон III обладал очень своеобразным словарным запасом и имел явную склонность к похабным историям, которые он знал в огромном количестве…

Однажды он вогнал ее в краску рассказом о случае, произошедшем с капитаном следопытов по фамилии Дюваль. Этого офицера пригласила в гости некая принцесса, на которую он давно поглядывал глазами голодного волка. Собираясь на свидание, он рассказал о приглашении своим приятелям, которые, естественно, не преминули отпустить по этому поводу множество шуточек:

– Когда отправляешься к мадам Пютифар, – воскликнул один из них, – надо быть готовым уйти, как Иосиф…

– Не беспокойтесь, – ответил Дюваль. – Эта принцесса ничем особенным не привлекательна.

Она здорова, как кит, и у меня нет ни малейшего желания становиться ее любовником…

На следующий день приятели спросили Дюваля:

– Ну что?.. Вернулся, как Иосиф?..

Дюваль опустил голову:

– Нет… Как Иов!..

Императрица стала и вовсе пунцовой, когда Наполеон Ш рассказал об ужасном случае, происшедшем с одним из придворных.

Этот царедворец (виконт Аженор де Б…) был в некотором роде помешан на половом вопросе, причем испытывал наслаждение только с девственницами. И посему дарил баснословные деньги тем зеленым плодам, которые соглашались дозревать с его помощью. И вот одна юная куртизанка, уже прошедшая курс обучения ремеслу с большей половиной личной охраны императора (так называемой Охранной сотней), решила, что и она могла бы погреть руки на столь ярко выраженной склонности виконта полакомиться «свежатинкой». Она направилась к одной старухе-сводне, которая знала рецепт мази, позволявшей женщинам имитировать невинность, и купила у нее за большие деньги целую банку этой мази.

Спустя несколько дней, наложив чудодейственную мазь в нужное место, она встретилась с виконтом. Тот, обезумев от радости, всерьез подумал, что имеет дело с девственницей.

Однако на следующее утро прекрасный Аженор, войдя в туалетную комнату своей новой любовницы, обнаружил на столике перед зеркалом баночку с мазью. Поскольку у него были обветрены губы, он решил, что неплохо было бы смазать их находящимся в баночке жирным веществом. Увы! Как рассказал один автор мемуаров, «к его огромному удивлению, губы его слиплись и сжались до такой степени, что весь рот стал представлять лишь такое маленькое отверстие, что туда не пролазил даже палец…».

Услышав эту историю, Евгения оскорбилась, как никогда…

Мартовским вечером 1853 года во дворце Тюильри проходил большой костюмированный бал. Император через полуприкрытые ресницы поглядывал на придворных дам «с видом лиса, стерегущего курятник».

Вдруг взор его загорелся. В зале появилась некая молодая женщина в странном наряде: вырез ее платья был настолько глубоким, что давал возможность увидеть почти полностью самую красивую в мире грудь.

Император дрожащей рукой принялся теребить свои усы…

Императрице Евгении это зрелище удовольствия не доставило вовсе. Больше того, оно возмутило ее.