– Да, сэр, конечно, – кивнул трактирщик, обрадовавшись возможности выйти из неловкого положения. Он обошёл барную стойку и добавил: – Она наверху, пойдёмте. – Но сделав шаг, он резко остановился. – Если позволите, я понесу ваш багаж. В Лондоне ведь так принято? Мы тут не дикари какие-то!

– Я отправил свой сундук экспресс-почтой, – сказал Шекспир с каменным лицом. – Он должен был прийти сегодня утром.

Трактирщик побледнел:

– Э-э-э, сундук? Но я не получал никаких сундуков, сэр. Я, конечно, могу спросить у жены – может, она…

– Спросите, будьте любезны.

Несчастный трактирщик проскользнул на кухню. Шекспир слышал, как он переговаривался с женщиной, которая отвечала ему весёлым чириканьем. Судя по всему, сундука она тоже не видела. Из кухни с новой силой запахло тушёной курицей.

– Вы точно не хотите есть, инспектор? – спросил трактирщик, выглянув из-за двери.

Шекспир многозначительно промолчал.

– Я пойду, – сказал сержант Пеннингтон, заметив потемневшее лицо инспектора. – До завтра… Полицейский участок находится через дорогу… Если вдруг вы не видели…

– Я видел.

– Ну ладно. Тогда я пошёл.

– Идите.

Но сержант задержался:

– Смена у нас начинается в восемь утра. Хотя вы, наверное, и так знаете.

– В семь тридцать, – твёрдо сказал Шекспир. – Прежде чем приступить к работе, я хочу провести общую инспекцию.

– Ладно. Как скажете, инспектор, – пробормотал Пеннингтон. – Я предупрежу констебля. – И он ушёл.

Через десять минут (и два пролёта очень крутой лестницы) совершенно голый инспектор Уильям Шекспир ворочался в постели, которой суждено было приютить его в Литтл Мосс. С собой у него была только одежда, в которой он ехал в поезде, и неизменный кожаный планшет. Ни запасных трусов, ни пижамы. Ему даже пришлось попросить у трактирщика зубную щётку, и тот побежал к аптекарю домой, потому что аптекарь сидел дома с дочкой, заболевшей отитом. Жена трактирщика предложила инспектору постирать его рубашку и бельё в раковине: «Вот увидите, на них не останется ни следа!» А на ночь она дала ему халат своего мужа, но едва Шекспир просунул в него руку – рукав тут же треснул по швам.

С кроватью инспектор тоже потерпел полное фиаско. Она была такой короткой, что его ноги умещались в ней только по икры.

Кое-как устроившись, усталый и раздражённый, с липкой после поезда кожей и под одеялом, едва доходившим до половины груди, инспектор Шекспир провёл жуткую ночь, не отдохнув ни минуты. Только на рассвете он от изнеможения погрузился в тяжёлый глухой сон. Инспектор не слышал своего храпа. Но зато все остальные в Литтл Мосс проснулись от странного шума, которого никто никогда раньше не слышал. Пекарь описал его как «рёв двух яростно дерущихся медведей».

Это была не боль. Это была какая-то тяжесть, не то червь, не то гвоздь, который день за днём проникал всё глубже и глубже в то потайное место, где у него было сердце.

Неужели он становится сентиментальным?

Сидя в своём кабинете, в угловой комнате в юго-западном крыле виллы Дроков, граф Арчибальд Салливан горько улыбнулся.

Довольно большой кабинет был заставлен массивной мебелью с бесчисленными ящиками, картотечными и книжными шкафами, которые закрывали всё: стены, часть окна и даже топку старого, давно остывшего камина. В кабинете нельзя было двинуть ногой, не наткнувшись на стопку древних бухгалтерских книг, на кипу газет военного времени или на перевязанные бечёвкой серые картонные коробки, о содержимом которых все давно забыли.

Арчибальд Салливан всегда был таким. Он любил окружать себя вещами. Бумаги, книги. Они придавали чувство уверенности и защищали от жестокого мира, в котором он родился богатым аристократом, а теперь был вынужден стать… буржуа. Ужасное, отвратительное слово.