Мы оба замираем.

Грудь Лекса тяжело вздымается, он жадно пожирает меня глазами, а я вдруг словно вижу себя со стороны — раздетую, взлохмаченную, бесстыдную, с искусанными припухшими губами… Ужас. Я отвечала ему, я целовала его… Сама!

У меня совсем крыша поехала, да?

Я с жалобным всхлипом пытаюсь прикрыться. Сохранить хоть какие-то остатки чести и самоуважения.

— Убери руки, — приказывает Лекс.

— Нет, — мотаю я головой. — Не могу.

— Лучше слушайся меня, девочка. Разве еще не поняла, что будет по-моему?

Широкая ладонь Лекса перехватывает мое запястье и заставляет убрать одну руку, неловко прикрывающую грудь. Второй рукой он стягивает остатки рубашки, оставляя меня в одном белом лифчике.

Я зажмуриваюсь. Стыдно.

— Открой свои золотые глазки, девочка. Давай. Хочу видеть их.

Мотаю головой.

— Ярослава, или открываешь глаза, или я продолжу тебя раздевать, — насмешливо предупреждает он.

— Нет! — испуганно выпаливаю я, быстро распахивая ресницы, и сразу же вижу лицо Лекса. Он наклонился ко мне, его холодные светлые глаза теперь так близко, что сердце у меня сначала замирает, а потом начинает быстро-быстро стучать. От страха, от стыда, от предчувствия чего-то необратимого.

— Зачем я тебе? — шепчу я.

Лекс усмехается и ведет ладонью по моей щеке, а я вздрагиваю и пытаюсь увернуться от его касаний.

— Ты красивая, — тянет он. — Я люблю красивые вещи, их приятно иметь у себя.

— Но я же не вещь! — с отчаянием говорю я. — Ты не можешь просто взять и… забрать меня.

— Не могу? — взгляд Лекса становится жёстким и пугающим. — Ты бросаешь мне вызов, девочка?

— Я… нет… я не то! Я…

— Вызов принят. И не говори потом, что я тебя не предупреждал, — Лекс снова жадно набрасывается на мои губы, а потом отрывается от них, вычерчивает языком влажную полосу на моей шее, а когда по моему телу проходит дрожь, прихватывает чувствительную кожу губами и снова ее лижет размашистым движениями языка.

Черт, почему это так остро и приятно!

С губ Лекса срывается короткий смешок.

— Тебе же нравится, Ярослава, — шепчет он мне на ухо, поглаживая мою грудь через тонкий хлопок. — Чего ломаешься?

Он наваливается на меня еще сильнее, его ноги плотно прижимаются к моим, грубая джинсовая ткань проезжается по одной из ранок на колене, и я громко вскрикиваю от боли.

Лекс тут же замирает. А потом отстраняется и смотрит вниз. Ниже линии юбки. Кажется, он до этого и не видел последствий моего побега. На остановке было темно, тусклый фонарь не в счет, в машине тоже темно, в коридоре сначала не горел свет, а потом ему было не до этого…

— Какого хрена ты молчала? — зло спрашивает он, рассматривая темные запекшиеся царапины, которыми покрыты мои ноги.

Я неловко пожимаю плечами. А когда я должна была об этом сказать?

— В ванную пошли. — приказывает Лекс. — Надо все это обработать.

Кажется, у меня уже не осталось сил на сопротивление: я слишком вымотана сегодняшним днем, беготней по гаражам, бесконечным страхом и этим бешеным поцелуем.

Поэтому я покорно снимаю кеды и иду вслед за Лексом в ванную. На удивление, она очень светлая и чистая: со сверкающей раковиной и какой-то крутой душевой кабиной.

— Снимай все тряпки и лезь в душ, — грубовато говорит Лекс. — Я пока поищу какую-нибудь дезинфекцию.

Киваю.

Он уходит, я машинально тянусь к молнии юбки, а потом вдруг думаю: а с чего это я буду полностью раздеваться? У меня исцарапаны только ноги, значит, достаточно будет снять только колготки, чтобы обработать ранки.

Я и так тут в одном лифчике хожу. Хватит с Лекса и этого.

Осторожно скатываю с бедер изорванный капрон и чуть не вскрикиваю, когда дело доходит до коленок. Колготки буквально присохли к ранкам и, черт, это больно. Очень больно.