— Люди весьма предсказуемы, понимаете? — прикусив губу, я обратилась к Владимиру Геннадьевичу. — Каждый считает, что именно его жалости мне не хватает здесь и сейчас. А подростки еще и жестоки, вам ли не знать?

— Послушай, Ася, — папин приятель прокашлялся, в задумчивости помолчал пару секунд, а потом произнес: — Я сильно рискую, соглашаясь принять тебя в школу. Но я делаю это осознанно. Учителя тоже должны иметь выбор: брать на себя ответственность за тебя или нет. Согласись, так будет честнее.

Я кивнула.

— Ты боишься, и это нормально. Но педагоги в школе не враги тебе. Тем более, после стольких лет на семейном обучении неизбежно возникнут сложности в усвоении материала.

— Я поняла, — позабыв про манеры, перебила Владимира Геннадьевича. — А что насчёт моих будущих одноклассников? Им для чего нужна правда?

— Правда — залог доверительных отношений, разве нет, Ася? Со лжи не начинают дружбу.

— Я и не ищу друзей.

— У тебя их так много?

— Ни одного.

— Разве это хорошо?

— Для меня — да.

— Но школа — это не только уроки, домашка и экзамены, понимаешь?

— Владимир Геннадьевич, вы же сами топили за правду, так давайте смотреть ей в глаза: никто не находит друзей за пару месяцев до окончания школы, и уж точно никому не нужны мои проблемы, а меня интересует исключительно учеба.

— Тогда не проще ли остаться на домашнем обучении? Зачем это все?

— Хочу увидеть мир с изнанки: школьные звонки, перемены, мел на доске, булочки в столовой — только и всего.

— Шило в мешке не утаишь, Ася. У ребят рано или поздно возникнут вопросы.

— Например?

— Почему все эти годы ты училась на дому?

— Быть может, у меня родители — религиозные фанатики.

— Фердипердозно просто! — хлопнув в ладоши, напомнил о своем присутствии отец.

— Извини, пап, — смутилась я и попыталась перевести все в шутку: — Это вынужденная мера и всего лишь до конца учебного года. Зато тебе на родительские собрания не придется ходить.

— Отлично! Леня Снегирев — шизанутый сектант, которого даже на собрания не пускают, — деланно развел руками папа. — Чего еще я о себе не знаю, а, дочь?

— А что с физкультурой, Ася? — пропустив мимо ушей выпад отца, продолжил Владимир Геннадьевич. — Или ты собралась наравне со всеми сдавать стометровку и прыгать через козла?

— Это исключено! — Подскочил на диване отец. Со стороны он и правда чем-то напоминал сейчас одержимого. — Ни в коем случае! Никакой физической нагрузки! Только козлов нам еще не хватало!

— Я скажу, что с детства страдаю плоскостопием, и у меня освобождение, — тем временем совершенно спокойно ответила я Владимиру Геннадьевичу.

— А если начнут травить, испытывать тебя на прочность? — не унимался он.

— Володь, а ну-ка давай с этого момента поподробнее. — На отце уже не было лица, а моя невинная просьба грозила обернуться полным запретом на посещение школы. — Ты же сказал, что в этом твоем «А» классе все адекватные.

Владимир Геннадьевич не спешил отвечать, а может, и вовсе не слышал отца. Он смотрел на меня, и я готова была поспорить, свято верил, что нашел тот самый аргумент, чтобы настоять на своем. Вот только не на ту напал!

— Вы серьезно? — в притворном удивлении округлив глаза, я ухмыльнулась и, собрав в кулак остатки смелости, заявила: — Жизнь семнадцать лет испытывала меня на прочность. Поверьте, я давно научилась давать сдачи.

Владимир Геннадьевич рывком снял с себя очки, повертел ими, сосредоточившись на заляпанных линзах. Чем не повод перестать глазеть на меня?

— Охотно верю, — пробурчал он себе под нос, а я уже было обрадовалась своей маленькой победе, как, прокашлявшись, в разговор по новой вступил отец.