Больше всего в людях я не любила притворство, а Варя, казалось, была соткана из него. Вот с чего бы ей быть такой дружелюбной со мной? Другая бы на ее месте окрысилась — я же видела, какими влюбленными глазами она смотрела на директорского сынка, а теперь вынуждена со мной здесь сидеть.

— У Марьи Петровны, нашей математички, — ну ты ее видела, — есть дурацкая привычка: она каждую проверочную стоит над душой и, если замечает ошибку, неприятно так ноготками по парте постукивает.

— И что в этом плохого? — я искренне удивилась, но взгляда от доски не отвела.

— А хорошего? Ни списать, ни подумать как следует.

— Ясно.

— Прикольно. Это корги? — придвинувшись ко мне почти вплотную, Варя без спроса стянула одну из моих тетрадей и принялась разглядывать мультяшного пса на обложке. — А ты в школе вообще никогда не была, да?

— А ты, когда в тот раз мимо проходила, разве не слышала? — рывком вернув себе свое, огрызнулась. Варя настолько бесцеремонно нарушала мои личные границы, что мне пришлось перейти на грубость.

— С такими тетрадями разве что в начальную школу ходят, — пожав плечами, девчонка отсела на свое место. — А вообще, я не сплетница — спроси кого хочешь!

— Мне все равно, — рявкнула я в ответ и отвернулась.

— Знаешь, — вполголоса пропищала Варя. — Зря тебя со мной посадили. Тебе бы с Воронцовой парту делить — вы очень похожи.

Кто такая Воронцова, я не знала. Но понимала, что должна была извиниться перед Варей. Во-первых, я и правда была груба с ней, а во-вторых, слишком много лишнего она знала. В последнем, кстати, я теперь ничуть не сомневалась. Но пока подбирала слова, чья-то тень грозовой тучей нависла над нашей партой.

— Так вот ты какая Ася Снегирева, — раздалось над головой. Голос Лешего я узнала сразу. Наглый, насмешливый, борзый. — И чего это тебе дома не сиделось, а, новенькая?

Парень бесцеремонно уселся на край парты. Модные джинсы, дорогой парфюм, развязное поведение — я готова была поспорить, что передо мной своей пятой точкой выхвалялся местный мажор, возомнивший себя королем школы. Терпеть таких не могла!

— Камышов, не лезь к ней! — между тем осекла его Варя, мелкая, да смелая. Вот только без толку: такие самовлюбленные пингвины, как этот Леший, не умеют ни слушать, ни мыслить адекватно.

— Ну так, что, Ася, — он наклонился ко мне так близко, что я ощутила его теплое, с ароматом ментола дыхание на щеке. — Поделишься со мной сопливой историей своей жизни?

Шумно сглотнув, я покачала головой. Нет, я ни капли не боялась ответить придурку в его же манере, просто отчаянно задыхалась в густом облаке терпкой туалетной воды. И от этой чертовой беспомощности стало вдруг до одури тошно.

— Лех, ты дебил? Отойди от нее, — Илья сегодня точно метил на роль моего личного ангела-хранителя — взялся из ниоткуда и снова меня спас: зарядив Лешему подзатыльник, он столкнул придурка с парты, а я, наконец, смогла сделать глубокий вдох. — Посмотри на нее — она ж вся дрожит! Какого черта ты творишь, а, Камышов?

Но придурок лишь рассмеялся в ответ:

— Да ну нафиг, Илюх, я че угадал, да? Зацепила?

— Отвали!

— Ты поэтому Варьку от Добрыни отсадил?

— Лех, довольно!

— Испугался, верно, Рыжий?

— Да иди ты уже... в столовую!

Я не понимала, о чем говорил Камышов, — слишком рьяно в груди колотилось сердце, чересчур громко его биение отдавалось в ушах. Но когда Илья обратился ко мне, оно вмиг замерло:

— Ась, ты как? Нормально?

Лучинин аккуратно сдвинул к краю стола мои тетради, бесцеремонно помятые чужим задом. Я же только и смогла, что кивнуть. Молча. Не поднимая на Рыжего глаз. Вот теперь я и правда боялась. Но не грубости, чужой наглости или дурацких вопросов — я боялась себя, точнее, того странного, незнакомого чувства, что все сильнее разгоралось в моем сердце рядом с Ильей.