— А завтра? Завтра тоже не будет истории? — с первой парты прозвенела худощавая блондинка. Ее писклявый голосок вкупе с вызывающим для школы макияжем вынудил меня поморщиться.

— И завтра не будет, верно, Милана!

— А сейчас-то что? У нас окно получается? — донеслось нечто монотонно-занудное с третьего ряда.

У самой стены, прямо под портретом Лобачевского, я заметила тучного паренька в очках — определенно местного ботаника. Прилежный такой мальчик с олдовой стрижкой и в клетчатом кардигане. Он внимательно смотрел на классную и явно конспектировал каждое ее слово в планер. Хмыкнув, я попыталась ему улыбнуться. Этот кадр совершенно точно не представлял угрозы для моего сердца, а помощь с уроками мне здесь наверняка пригодится и еще не раз. Вот только ничего не вышло — улыбаться по требованию я умела так же плохо, как и вышивать крестиком.

— Нет, Миша, — тонкими пальцами сжав лоб, выдохнула Анна Эдуардовна. Гул в классе нарастал с геометрической прогрессией. — Сейчас у вас…

— Ну вы че разгалделись, как бешеные чайки? А? — с последней парты прокричал, а точнее, грозным медведем проревел русоволосый парень, мощный, плечистый и, что греха таить, весьма симпатичный. — Ни черта ж неслышно. Анна Эдуардовна, так что там с историчкой?

Одноклассники покорно замолчали, а я сделала для себя вывод, что бугай этот с галерки здесь играл роль негласного лидера. Вон как его слушались — все разом притихли, словно вмиг онемели. Все, кроме его соседки по парте. Пышноволосая кудряшка почти висела на его плече и что-то беспрестанно шептала на ухо. Ее лица я не видела, но отчего-то в сердце неприятно кольнуло.

— Митя! — взмахнул руками Владимир Геннадьевич. — Что еще за «историчка»? Генриетта Михайловна уважаемый педагог…

— Да понял я, бать, — басовито отмахнулся от нравоучений парень, а у меня извилины в голове от напряжения задымились. Батя? Серьезно?

В памяти в ту же секунду вспыхнули события недавних дней. Митя, Леший, Рыжий — я все это уже слышала в тесной прихожей в доме Добрынина. Для полного счастья не хватало только Вари.

Я снова взглянула на того парня с задней парты. Точнее, на его соседку.

— Повторяю, одиннадцатый «А», — тем временем взяла слово Анна Эдуардовна, — вместо истории сейчас будет еще один урок геометрии. Завтра вы приходите ко второму…

Я не слышала. Ни единого слова больше не могла разобрать. Все мое внимание было приковано к мелкой бестии, кучерявой, забавной и чересчур любопытной. Я просчиталась: Варя была моей ровесницей и прямо сейчас сверлила меня в ответ взволнованным взглядом. И я была уверена, она знала обо мне куда больше, чем минутой назад на весь класс рассказал директор.

С губ сорвался протяжный стон. Тихий, надрывный, он почти растворился в мелодичной речи Анны Эдуардовны. Почти…

— Все хорошо, Ася? — тут как тут подоспел ко мне Добрынин. — Ты вся белая, будто призрак увидела.

— Все нормально, — ответила сквозь туман в голове. — Я просто устала стоять.

— Сейчас, моя хорошая, — прошептал Владимир Геннадьевич и, по-отцовски придержав за плечи, бесцеремонно перебил классную: — Давайте ближе к делу, Аннушка Эдуардовна! Ребята проголодались, да и Асе бы местечко найти.

— Илья, что у нас с планом рассадки? — тут же отчеканила учительница, устремив взгляд в сторону того самого рыжего паренька. Или нет? Наверно, нет. Ибо Рыжик даже не шелохнулся.

— Илья-я?! Лучинин, ты меня слышишь? — повторила она, и снова никто не откликнулся, зато по классу побежали смешки.

— Луч, не тормози! — скомкав в ладони тетрадный лист, Леший зашвырнул бумажным снежком в Рыжего. — Жрать охота!