Анкарат разозлился, хотел стукнуть его, но они шли по верёвочному мосту, пропасть дышала жаром, драться здесь было бы глупо. А когда добрались до твёрдого камня, Анкарат решил: в чём-то Гриз прав и бить его несправедливо.

Испытывать Гриза Килч действительно не спешил, да и в доме остаться позволил без радости.

Конечно, разрешать или запрещать могла только мама, ведь дом принадлежал ей.

Но её настроение слишком часто менялось. Она то окружала Гриза заботой, как гостя из далёкой страны, то забывала – даже если видела прямо перед собой. А иногда взгляд её вдруг заострялся, опасный и ясный:

– Я помню, ты обещал настоящую клятву. Где же?..

Голос её шелестел, как песок с приближением бури, свет глаз выворачивался тёмной и злой стороной. Анкарат знал, как опасен плохой свет её глаз, и спешил увести Гриза – причин и дел для этого всегда хватало.

В тот раз набирали воду в дальнем колодце. Он притаился в каменном тупике, под высохшим деревом, осыпанным высохшими плодами, – и Гриз вдруг решился спросить:

– О какой клятве она говорит? – Спрашивал тихо, смотрел чёрно и цепко.

Анкарат нахмурился, зло крутанул ворот колодца. Металл длинно скрипнул, цепь загремела. Что тут ответишь?

– Про это нельзя рассказывать.

Ледяная вода с грохотом опрокинулась в бочку. Солнце плавило воздух. Анкарат черпнул холод, бросил себе в лицо – очнуться, не думать о клятвах и тайнах. Но отвлечься не мог – взгляд Гриза не сдвинулся, не смягчился.

– Почему нельзя? Мы же друзья.

– Никто из моих друзей таких вопросов не задаёт.

Гриз помедлил. А потом объяснил:

– Это потому, что они не видят того, что я вижу.

– Ну так увидь вместо тупых вопросов, – огрызнулся Анкарат, вновь раскручивая ворот.

– Так будет нечестно, – отозвался Гриз невозмутимо.

– Хочешь честно? – Анкарат бросил свою работу, ведро загрохотало о стены колодца, ударилось о воду. – Тогда рассказывай, что случилось с твоими родителями, кто эта баба из пещеры? Что такой великий колдун делал в каньонах?

Гриз побледнел. Рука его дёрнулась к воротнику, но теперь спрятать лицо бы не получилось: одет он был в одну из старых рубашек Анкарата, слишком для Гриза широкую, но зато крепче прежней. Тишину резали стрекот цикад да отголоски шума ремесленных лавок.

Анкарату молчание не понравилось, скребло по рёбрам железным гребнем. И что теперь? Извиниться? Вот ещё. Гриз сам виноват, нечего было лезть.

Вернулся к колодцу и принялся вновь крутить ворот. Хочет – пусть и уходит. Подумаешь, огонь он увидел. Килч-то работать его не берёт! Только гоняет по тупым поручениям вместе с Анкаратом. А значит, никакой Гриз и не колдун, всё наврал.

– Я расскажу.

Пока Гриз говорил, медленно выцеживая слова, солнце сдвинулось. Высохшая тень дерева разрослась, тени сухих плодов потяжелели. Анкарат успел наполнить все четыре бочки, отдыхал, прислонившись к тележке, – а Гриз рассказывал.

Его мать была из семьи торговца. И ничем особенным эта семья не отличалась: отец, мать и дочка. Ничем – кроме печати неудач. Как ни старался торговец скопить денег на дом, вечно их не хватало, что-то подтачивало любое его начинание. Семья жила в странствиях, брела от города к городу, и в каждом новом поселении торговец искал способ разбить печать или хотя бы уйти от судьбы. Но, как и бывает с такими печатями, разрушить её смогла только кровь. Однажды на повозку напали бандиты, убили всех, кроме девочки, что стала в будущем матерью Гриза. Её решили продать – остальные товары были совсем никчёмны.

Но печать и правда разбилась – девочку спасли люди древнего народа и оставили у себя, ведь она родилась в дороге, а значит, слышала Путь. Со временем она и правда научилась слышать, детство подёрнулось пылью, пролитая кровь впиталась в землю. Девочка помнила только, как раскололась печать, переломилась судьба. Ясная жизнь начиналась стуком копыт и голосами нового племени, их шатрами, песнями, заклинаниями.