Во-первых, в его мире все рискуют оказаться «нарциссами». Любое дуновение самолюбия, любая искорка амбиций или легкая обидчивость – всё это немедленно попадает под раздачу, клеймится как «нарциссизм». Это опасно упрощает и даже демонизирует совершенно нормальные, здоровые человеческие мотивации.

Во-вторых, это провоцирует поверхностную диагностику на дому. Читатель, вдохновленный «законом» Грина, рискует превратиться в диванного психоаналитика, который начинает видеть «злостных нарциссов» на каждом углу, навешивая скороспелые «диагнозы» коллегам, друзьям и даже членам семьи, основываясь на паре вырванных из контекста признаков.

В-третьих, такое небрежное и всеохватное использование термина ведет к тривиализации и обесцениванию реального расстройства. Если каждый второй – «нарцисс», то реальная, мучительная проблема НРЛ, с которой сталкиваются люди и их близкие, рискует превратиться в обыденность, в нечто незначительное, лишиться своей серьезности и специфичности.

И, наконец, в-четвертых, это виртуозно подкрепляет общий циничный взгляд на человечество, который так свойственен Грину. Утверждая, что все мы, так или иначе, зациклены на себе, он подливает масла в огонь идеи о том, что за любым благородным фасадом или добрым поступком обязательно скрывается холодный расчет эгоиста и самовлюбленного позёра.

Поэтому, разбирая гриновский Второй Закон, так важно держать в уме это ключевое различие. Безусловно, у каждого из нас есть свое Эго, свои амбиции, потребности в признании и самооценке. Но называть всё это одним широким мазком «нарциссизм», как это делает Грин, – значит совершать серьезное концептуальное жонглирование, которое больше запутывает и создает туман вокруг реальной сложности человеческой личности, чем освещает ее истинные контуры.

Сама мысль о том, что черты, которые мы ассоциируем с нарциссизмом, не просто делятся на «есть» или «нет», а скорее простираются вдоль некоего широкого диапазона, или спектра, – не вчерашнее изобретение и вполне признается современной психологией. Действительно, мы все разные по уровню нашей самооценки, по тому, насколько нам нужно внимание окружающих, как мы реагируем на критику и насколько глубоко способны сопереживать. Представьте себе эту шкалу, эту дорогу человеческого самовосприятия.

На одном ее краю, в тени, ютятся те, у кого самооценка болезненно низка; это люди, вечно сомневающиеся в себе, возможно, склонные к самобичеванию или отчаянно цепляющиеся за малейший знак одобрения от других. Примечательно, что Грин и здесь может усмотреть особый, «скрытый» нарциссизм, когда человек настолько поглощен своей мнимой ничтожностью, что это тоже становится формой изощренного эгоцентризма, но это уже отдельная, не менее запутанная история. Где-то посредине этой дороги, словно благодатный оазис в пустыне крайностей, раскинулась территория здоровой самооценки. Что это за волшебное место? Это когда мы смотрим на себя реалистично, в целом с симпатией, адекватно оценивая свои сильные стороны и не закрывая глаза на слабые, принимая и свои победы, и свои промахи. Человек, обитающий в этой «золотой середине», уверенно стоит на ногах, но не задирает нос и не смотрит на других свысока. Он может ставить перед собой амбициозные цели и стремиться к вершинам, однако его внутренняя ценность не рухнет, если овации сегодня достанутся не ему. Он искренне способен к эмпатии, умеет строить отношения на взаимном уважении, где есть место и «я», и «ты». Конструктивную критику он способен воспринять не как сокрушительный удар по своему величию, а как полезный совет или повод задуматься. Такой человек не боится признать, что был неправ, и не видит в этом трагедии вселенского масштаба; он ценит себя, да, но при этом помнит, что и другие люди имеют такую же ценность и такие же права. А на другом, дальнем и зачастую сумрачном, конце этого спектра располагается уже тот самый