Уилл радостно думал, что теперь мир принадлежит ему безраздельно. В своей автомастерской он взял чей-то Харлей Дэвидсон, предвкушая как будет пожинать плоды своих трудов, как будет купаться в лучах триумфа. Он также надеялся найти единомышленников, которых болезнь отметила равными ему. Уильям был уверен, что узнает их, в каких бы обличиях они перед ним не предстали. А если он найдёт кого-то ещё? Кого-то, кого болезнь просто пощадила или не нашла вовремя? Полный аут! Он поступит с ними так, как они того заслуживают. И, благодаря своему возлюбленному, Уильям знал сотню подходящих способов показать им их место.

Он оседлал свой мотоцикл и покинул родной смердящий трупами город без малейшего сожаления. Впереди его ждали великие дела.

Последнее время работы сильно прибавилось. Новые меры безопасности сводили с ума: целый день ему приходилось проводить, не снимая маску и перчатки. К вечеру кожа на руках сморщивалась, словно он провёл 12 часов в горячей ванной. Лицо постоянно чесалось, кожа вокруг носа начала шелушиться и слезать неаккуратными лоскутами.

Это было неудобно, но Майкл не жаловался. Может, маска и не могла защитить его от вируса, но она точно справлялась с запахом алкоголя, а постоянную дрожь в руках можно было списать на усталость.

Его увольнение отодвинулось на неопределённый срок, во всяком случае никто не вспомнит об этом, пока Майкл кого-нибудь не убьёт. А почему нет? С похмелья можно было забыть выпустить воздух из шприца, перепутать дозировку препарата или просто-напросто задушить пациента за слишком громкий крик.

Даже за шёпот. Каждый звук ввинчивался в его мозг раскалённой иглой, поджаривая извилины. Каждый поворот головы вызывал природный катаклизм в желудке. Если он сблюёт на пациента, его уволят? Возможно.

В какой момент его проблема из рамок «вечером можно немного расслабиться» вкатилась в распахнутые ворота «меня зовут Майкл, и я алкоголик!»? Он не помнил. Чёрт, иногда он не помнил, куда поставил собственные ботинки, и, отчаянно матерясь, носился по чужой квартире, сшибая предметы, неосторожно попадавшиеся на его пути.

Тогда всё только начиналось. Вызовы посыпались на них как из рога изобилия. Сирена Скорой помощи охрипла и теперь только жалобно квакала с крыши, сверкая угасающими огнями: синий и красный, синий и красный, красный, красный, красный…

Диана металась по квартирке, которую они снимали в Мэдисоне («ради твоей грёбаной работы, Майкл! Неужели нельзя не пить хотя бы ради неё?!»). Она устала. Она устала от него. Вот так вот запросто, как будто он чем-то её напрягал. Как вообще можно устать от человека?! Да и что такого в сущности он делал?

Да, пару раз не пришёл ночевать, ну так ведь ей и не нравится, когда он приходит в таком состоянии. Диану тошнит, когда Майкл такой. Ещё Диану тошнит от лактозы, сырой рыбы и сраных веганских фильмов о жестоком обращении с животными (после последних она способна рыдать часами), но ведь она их смотрит, так? Она заказывает себе роллы из ресторанчика на углу Харви и Реджи-стрит, и делает это каждый, мать его, месяц! Диана также любит выпить стаканчик топлёного молока с корицей, если не может заснуть, так что всё это хрень собачья, все эти её приступы тошноты вообще ничего не значат, но только не тогда, когда он пьян. Именно в случае с Майклом Конвеем Диана решила быть последовательной.

И Майкл злился на неё за это. Злился, когда приходил домой и врал, что выпил всего пару бокалов пива, злился, когда она специально заливала унитаз средством и запрещала туда ходить до утра. Однажды Майкл демонстративно нассал прямо в раковину, на её любимую кружку, и Диана кинулась на него словно бешеная кошка.