Его избраннице Изольде Дамировне не исполнилось и тридцати. Она была высокой, на полголовы выше своего будущего супруга, стройной и сухощавой. Её тёмные, как смоль, волосы обрамляли смуглое, с резкими, почти хищными чертами лицо. В глубине глаз, чёрных, словно угольки, искрился лукавый огонь, и в улыбке таинственной женщины улыбке таилось что-то тревожащее, непонятное, но в тоже время завораживающее.

Когда Аннушка впервые увидела новую хозяйку имения, ей сразу вспомнились пушкинские строки о Шемаханской царице. Слишком яркая, слишком живописная, Изольда словно сошла со страниц сказки.

Поначалу женщина была ласкова и предупредительна с падчерицей, с нежностью обращалась к мужу, казалась воплощением женской преданности. Однако со временем её поведение изменилось. Взгляд стал холодным, манеры – надменными, в голосе всё чаще звучали повелительные нотки. Первой это ощутила прислуга.

Но крепостные испытали её характер в полной мере.

Изольда Дамировна не терпела медлительности и дерзости. Утром она совершала обход имения, держа в руках короткий кнут, которым без колебаний стегала тех, кто недостаточно почтительно кланялся.

– Я научу вас уважать меня, – говорила она, не гнушаясь применять силу.

Дмитрий Михайлович ничего этого не замечал. В его присутствии супруга превращалась в само очарование. Однако барин часто покидал имение, отправляясь по делам, и тогда хозяйничала Шамаханская царица.

Наступили суровые времена. Крепостные работали от рассвета до заката, а малейшее проявление усталости каралось беспощадно. Порке подвергались все – старики, женщины, даже дети.

Но однажды терпение людей лопнуло.

Когда барин вернулся из очередной поездки, его у ворот встретила толпа крестьян. При виде господина мужики скинули шапки, низко поклонились. Вперёд выступил седовласый старик Андрон – один из немногих, кто ещё помнил прежнего хозяина, добродушного и справедливого Михайло Алексеевича Щербатова.

– Дмитрий Михайлович… – голос его дрожал, он опустился на колени и заговорил с поклоном: – Не можем мы больше так жить, барин. Мы ведь люди, а не скот. Ваш батюшка заботился о нас. Да и вы были добрым хозяином, слова грубого не говорили.

На глазах старика выступили слёзы.

– Умоляем вас… – Андрон поднялся на ноги, выпрямил спину. – Угомоните свою бабу! Жизни от неё нет, зверя вы приютили в доме своём.

Щербатов вспыхнул от ярости.

– Что ты себе позволяешь, Андрон? – его голос дрогнул от негодования. – Радуйся, что я тебя, старого, ещё держу при себе, кормлю, даю крышу над головой. Ты мне давно уже без надобности.

Старик сжался, как от удара.

– Ещё раз придёшь ко мне с такими речами – вышвырну из имения, помрёшь, как голодная собака в подворотне!

Щербатов резко повернулся, хлопнул кучера по спине, и коляска, запряжённая в лихую тройку белых коней, рванула с места. Крестьян едва не сбило с ног.

На крыльце его уже ждала Изольда. Она бросилась навстречу мужу, сияя счастливой улыбкой.

– Дмитрий, милый! – её голос звенел радостью.

Но в этот раз хозяин имения холодно отстранился. Что-то внутри подсказало ему: эта любовь неискренна.

Щербатов решил поговорить с женой утром, чтобы не омрачать вечер, но глубокой ночью его разбудил странный шум.

Яркий свет бил в глаза, вокруг всё пылало. Пламя поднималось к потолку, охватывая гобелены. По дому метались тени, слышались душераздирающие крики.

Дмитрий Михайлович вскочил, осмотрелся – и внезапно различил голос дочери.

– Аннушка!

Он бросился в её комнату, пробежав через пылающие залы. Когда распахнул дверь, сердце сжалось в ледяной судороге.

Девушка в страхе забилась в угол кровати, тщетно укрываясь одеялом от огня, что медленно, но неумолимо подбирался к ней.