Скотт вернулся с пакетом сэндвичей. Походка у него была уверенная и пружинящая.

– Все прошло хорошо?

– Они считают, что у меня не все дома, но готовы подыгрывать. Что думаешь? – Он вытащил из кармана сложенную страницу и развернул ее. – Моего интервьюера зовут Карлтон Р. Дэвис. Я приглашу его сюда, потому что маюсь бездельем. Кругом беспорядок – тут я не совру. – Он оглядел бардак в номере. Жизнь на чемоданах не способствовала аккуратности. – И я не могу найти свою шляпу, и этот галстук, – он похлопал по галстуку на груди, синему в белую точку, – и сигареты, и все такое, но предлагаю ему задавать свои вопросы. Мы разделываемся с обычными «Сколько времени у вас ушло на эту книгу?», и я растолковываю некоторые моменты…

– Ты растолковываешь?

Он усмехнулся.

– Думаешь, ты так хорошо меня знаешь, а? – Он поцеловал меня и продолжил читать свои заметки. – Он спрашивает, что я планирую дальше.

– А правда, что ты планируешь?

Он взглянул на меня поверх листка.

– Полагаю, ты говоришь о моих литературных планах.

– Нет, это Карлтон Р. Дэвис хочет узнать про твои литературные планы.

– Да, да, верно. – Он снова посмотрел на листок. – И я пожимаю плечами. «Чтоб я знал. Размах, глубина и размер моих произведений в руках богов».

– Которые, несомненно, прямо сейчас читают «По ту сторону рая», чтобы проложить тебе правильный путь в будущем.

– Несомненно. И я продолжаю рассуждать, пока не произведу на нашего мистера Дэвиса достаточно сильное впечатление, чтобы он спросил, собираюсь ли я стать частью новой великой литературной традиции.

– И ты собираешься.

– Нет! Нет, как раз этого люди и ожидают от парня на моем месте. Но я не собираюсь. «Ничего подобного не существует, – говорю я. – Единственная настоящая традиция – это смерть прошлых традиций».

Эта мысль захватила его и он, замолчав, начал искать по карманам карандаш.

– Подожди. – Скотт положил лист на стол и набросал что-то. Затем зачитал: – «Мудрый литературный сын убивает своего отца». Что думаешь?

– Очень по-гречески, не находишь?

– Греция – колыбель литературы, моя дорогая девочка. Все писатели черпают из этого колодца – снова я смешиваю метафоры. – Он сел рядом со мной. – Дайте мне героя, и я расскажу вам трагедию.

Я начала отвечать, но Скотт перебил меня:

– Постой. Дайте мне героя… Дайте мне героя, и я расскажу вам… нет… я покажу вам…

Он потянулся за карандашом и нацарапал что-то на полях. Было так забавно наблюдать, как мой муж превращает мысли в слова на бумаге, будто пишет под диктовку тех самых богов, о которых говорил.

– Вот, кажется, нашел. «Покажите мне героя, и я напишу вам трагедию». Звучит неплохо. Пока не знаю, где я это использую, но фраза хорошая.

– А это не Шекспир сказал?

Скотт задумался на мгновение, потом пожал плечами:

– Как знать?

Мы устроили знакомство друзей Скотта с его женой в «Билтмор Палм Корт». Одеваться на эту встречу нужно было так же, как на любой вечер или бал у нас в Алабаме, но я беспокоилась. Без привычной влажности Монтгомери мои волосы не понимали, как им себя вести. Без привычных порядков Монтгомери я и сама не знала, как мне себя вести.

Все эти люди, кроме Ладлоу Фаулера, знали меня только со слов Скотта. Я привыкла, чтобы меня оценивали по моим реальным поступкам: я могла контролировать, что делаю и с кем, и когда решала действовать, была готова к любым последствиям. Но одному Богу известно, что Скотт наговорил обо мне после нашего расставания. Он мог рассказать кому угодно из друзей или всем сразу, что я капризная девчонка, которая дала ложную надежду, потом растоптала все его чаяния, затем снова окрутила и наконец заполучила его. У любого есть хотя бы одна знакомая пара, в которой бедняга-мужчина откровенно увяз и несчастен. Если принстонская компания видела меня такой, я должна была это исправить. И я не потерплю, чтобы они считали меня Розалиндой. Пусть незнакомцы думают что хотят, но эти парни были Скотту как братья.