Как жизнь саму не завершить.
Хвала уму, хвала нахальству,
Стоят студенты, чуть дыша,
Хвала напору и упрямству —
Студент накинул клемму «Ша».
Тихонько что-то напевая,
Профессор схему проверяет:
Подергал с силой проводки,
Надежно ль спаяны они —
В серьёзный ход эксперимента,
Они вмешаться не должны.
Настал момент, который ждали.
С приборов взгляды не сводя,
Волнуясь тумблеры нажали,
Благоразумно отойдя.
Чуть вздрогнув, ротор провернулся,
Контакт к обмотке прикоснулся,
Мотор напрягся и замолк.
Завился серенький дымок,
Их дизель прыгнул, накренился,
И повалился в левый бок.
К нему студенты устремились —
Пришла пора для срочных мер,
Гирляндой яркой заискрился
Какой-то едкий полимер.
«Друзья, на помощь мне спешите,
Машину тряпками тушите.
Ах, как красиво запылал!
Жаль генератор зря пропал», —
Шутил профессор огорчённо,
И в носовой платок чихал.
Опять немного промахнулись,
Но как такое угадать?
На землю плюсы вдруг замкнулись,
Скорей давайте убирать».
Но скорби всё ж мужи науки
Не придались. Они без звука,
В курилке отдохнув едва,
И закатавши рукава,
Собрали мелкие обломки,
От них испачкавшись слегка.
Кто не рискует, тот известно,
Не осушит Вдовы Клико.
И даже было бы нечестно,
Пить без причины то вино.
Зато какое наслажденье,
Увидеть новое творенье,
И сомневаться, и терять,
Неделями пускай не спать,
Порой завистливые взгляды,
Взамен награды получать.
Когда же наконец печально,
Студенты Карева ушли,
Вполне тогда рационально,
И здраво мысли навели
Профессора на чай с котлетой.
Давно он ждал минутку эту
Чтобы в тиши обед доесть.
Ведь на минуточку присесть,
Ему студенты не давали,
Лета его забыв учесть.
Но только он за стол устало,
Газету расстелив, присел,
Достал из дипломата сало,
Огурчик в баночке поддел,
Посыпал помидорчик солью,
Салат с горошком и фасолью
На блюдце плотно разложил,
И чай до краешка налил,
Как кто-то очень беспардонно,
В дверь что есть сил заколотил.
Кто нас от неги отрывает,
Тот вызывает правый гнев,
Но Карев быстро хлеб глотая,
Спешит ничуть не погрустнев.
(Такой профессор был любезный).
Он жил, так скажем, безвозмездно,
И обитал на самом дне.
Сказалось это в худобе,
Сединах, пиджаке потёртом,
В подкладке рваной кое-где.
Он педагогику с наукой,
Один на кафедре делил,
Но жизнь при этом вовсе мукой,
И маетой не находил.
Его несчастная супруга
Пятнадцать лет терпела друга,
Но и она вдруг собралась,
Наевшись альтруизма всласть.
Не видя больше аргументов,
Без объяснений развелась.
Не стал профессор с нею спорить,
За переменчивость судить:
Должна бы, дескать, соизволить,
В беде и радости любить.
Должна жить в доме без комфорта,
Продукты есть второго сорта,
Выгадывать почти на всём,
Обои подбивать гвоздём,
И ждать, когда Perpetuum Mobile,
Мы наконец изобретём.
Ей надоело шить простынки,
Кружком заплатки вырезать,
Всё слушать старую пластинку,
И из долгов не вылезать.
Студентов к дому привечая,
К себе работать приглашая,
Он больше маслица подлил:
Он необдуманно твердил,
Что юной армии учёных,
Всего себя он посвятил.
Так, обратился вдруг в руины,
Терпеньем сложенный очаг,
Опять проблемы бытовые,
Всё разметали в пух и прах.
Забыты клятвы, обещанья,
Младые ласки и лобзанья,
Всё покатилось под откос,
И вместо примиренья роз,
Для них тогда определённо
Разъезда встал больной вопрос.
Упрёки принял он покорно,
Полушутливо и легко,
Не клялся больше он притворно,
Их время видимо ушло.
Он не умел делить работу,
С необходимою заботой,
О доме, дочке и семье.
Всегда в работе и в себе,
Он забывал гулять с собакой,
Писал заметки на стене.
Теперь свободен он, ночуя,
В лаборатории своей,
Из кельи этой не ревнуя
К страстям и радостям людей.
Теперь его одно тревожит —
Кто так к нему стучаться может?