Юный служитель отнёс лампу в свою комнату, грозя себе кулаком за то, что дверь в комнату матери скрипнула, и задвинул шторы. Городок лежал неподвижно, как соляной столп. Но на юге виднелся ровный свет, и, прижавшись лицом к окну, он увидел ещё один свет на западе. Ему вспомнились слова мистера Карфрэ о ночном дозоре. Возможно, именно в такую тихую ночь солдаты вошли в Трамс. Придут ли они снова?

В книге, написанной учёным человеком и в остальном прекрасной, говорится, что деревни – это семейные группы. Для него Трамс был бы всего лишь деревней, хотя мы всегда называли его городом, и это не так. Несомненно, у нас есть общие интересы, которые не распространяются на такое близкое (но тяжёлое в пути) место, как Тиллидрам, и у нас есть своя индивидуальность, как будто мы, как и наши красные дома, пришли из каменоломни, которая не поставляет материал ни в какое другое место. Но мы не одна семья. В былые времена те из нас, кто жил в тенаментах, редко заходили в главную ферму, а если и заходили, то видели людей, которым не всегда могли дать имя. Сбегать с цветущего холма на садовую дорогу означало изменить своим друзьям. Ткач из Кирк-Уинда мог убить своих свиней, и Тиллилосс не узнал бы об этом, пока мальчишки не побежали бы на запад, колотя друг друга пузырями. Лишь голоса торговцев морскими водорослями далс9 можно было услышать сразу на весь Трамс. Таким образом, даже в небольшом месте, но всем известны несколько выдающихся личностей.

За восемь дней фигура Гэвина стала более узнаваемой в Трамсе, чем многие из тех, кто вырос в этом городе Он уже дважды бывал на кладбище, ибо священник по-настоящему знакомится со своей паствой только во время похорон. И хотя тот был невысок ростом, всё же отбрасывал длинную тень. Он был так поглощён своими обязанностями, по словам Джин, что, хотя он и подходил к двери, выходя из дома священника, он миновал кусты смородины, прежде чем она успела зашуршать. Он проносился по дворам и находил пути в неудобные дома. Если бы вы не посмотрели наверх, он бы уже был за углом. Его визиты утомляли его не меньше, чем его рвение на кафедре, с которой, по слухам, он, взмокший от пота, дотащился до ризницы, где Хендри Манн выжал его, как мокрую тряпку. Глухая дама, прославившаяся тем, что раздавала своё бельё, заставила его держать её слуховой рожок, пока не заглянула во все его щели, используя «Краткий катехизис» вместо фонаря. Джанет Дандас ответила на его стук, что терпеть его не может, но передумала, когда он сказал, что у неё красивый сад. Жёны, ожидавшие его визита, натирали для него полы, чистили для него прессы, надевали для него на своих детей носки с блёстками, натирали для него свои очаги до блеска и даже прибирались для него на чердаке, торжествуя над соседями, мимо чьих домов он проходил. Ибо Гэвин иногда по неосторожности совершал промахи, как, например, в тот раз, когда он дал повод милой старой Бетти Дэви с горечью сказать:

– Ой, мимо моей двери легко пройти, предпочитая людей попроще, но полагаю, и моя бы заинтересовала, будь у неё такая же латунная ручка.

Так прошли первые четыре недели, а затем подошла роковая ночь семнадцатого октября, а с ней и странная незнакомка. Семейное богослужение в доме священника подошло к концу, и Гэвин в беседе со своей матерью, ни разу не переступавшей иного порога, кроме церковного (хотя её активность дома была одним из чудес, ради которых Джин иногда уходила в тенаменты, чтобы объявить обю этом), когда полицейский Юдолевый подошёл к двери, «с повесткой для Роба Доу явиться к десяти часам ии того ждёт арест». Гэвин знал, что это значит, и сразу же отправился к Робу.