Я никогда бы не подумал, что после драматических событий того памятного лета, когда по неосторожности и импульсивности молодого ума я так глупо покалечился и практически потерял связь с единственным другом, две фигурки забавных человечков, случайно найденные мною под старым зеркалом, смогли бы так изменить моё настроение, и даже во многом – мою судьбу. Они попались мне под руки самым удивительным, хотя и обыденным образом, когда я именно что опустил руки, разуверился в том, что могу быть счастлив в мире, который не принимал меня, и как бы я ни старался ему соответствовать – всячески мне показывал, что я другой, а потому должен либо уйти куда подальше, либо спрятаться от этого мира и подольше не попадаться ему на глаза.

На следующее утро после чудесной находки я проснулся в том блаженном состоянии духа, когда ещё не понимаешь, что же такое произошло, но тебе уже всё нипочём, а в уме загораются искорки от предвкушения нового приключения. «Может, мне приснилось что-то очень приятное? – подумал я. И тут вспомнил про маленьких человечков. – Может, и они мне приснились? – я поискал рукой под подушкой. – Нет, не приснились – вот они, здесь», – мои пальцы нащупали приятную гладкость фигурок с бороздками и выемками, сделанными искусной рукой неизвестного мастера. Я вынул их из-под подушки. Вот они: пузатый старикашка в распахнутом халате и человек с удочкой и корзинкой с рыбой. Я смотрел на их крошечные лица, и мне тоже захотелось им улыбнуться в ответ – особенно старику. Рыбак был более сосредоточен на своём улове, но и у него лицо источало какую-то безмятежную уверенность в его деле.

Интересно, из какой они сказки? Я подумал о «Сказке о рыбаке и рыбке». Наверное, и в японских сказках есть подобные истории про сварливую старуху, доброго, жалостливого старика и про волшебную рыбку, которая помогает добрым людям и наказывает злых. Таких, как Аркашка Хромов или ректор Чесальников. Хотя, по правде говоря, ректор тут был ни при чём. Может, он просто пошёл по пути принципа самосохранения – как бы чего ни вышло. В конце концов, ведь дело было не только в том, что у меня отец из другой страны, а в том, что наши державы не очень-то дружили между собой. Тем более что он и вправду был морским офицером, а не, скажем, торговцем рыбой. А почему был? Разве он умер? Меня так поразила эта мысль, что я подскочил на кровати и больно потянул больную ногу. Я отложил фигурки. Действительно, почему я в пылу своих переживаний никогда как следует не задумывался о том, где мой отец? Что он делает сейчас? И не его ли принадлежность к военному сословию соседней страны, у которой с моим Отечеством были всегда более чем напряжённые отношения, и послужила ответом на вопрос «Почему меня выкинули из списков академии?»

«Как странно, – подумал я, – слово „Отечество“ прямо указывало на главенство роли отца в принадлежности человека к месту, где он рождён, но на самом деле именно оно, моё Отечество, отторгало меня от моего настоящего, человеческого отца… Как это горько и нелепо…»

Но в то утро мне совсем не хотелось об этом думать. Чтобы отвлечься, я снова стал рассматривать пузатого старика. Ах, как ему весело! Да он просто сияет от счастья! Наверное, от того, что за спиной у него мешок набитый деньгами. Как мало надо людям, чтобы веселиться. Мешок с деньгами или золотом – вот и всё счастье? Но нет, постой, постой… Так вот от чего старик так хохочет, догадался я, ведь подобным примитивным образом рассуждать о счастье могут только глупцы. Вот я, к примеру, был бы я счастлив, имей я за спиной мешок, полный денег? Скорее всего, что нет. На что мне деньги? Я бы тотчас отдал их бабушке на хозяйство. Или Лесовому, чтобы тот купил себе нового скакуна вроде Мушкета. А мне? Что мне нужно для счастья? Что бы такое я взял для себя и никому бы не отдал? И тут я растерялся. Я никогда об этом раньше не думал. Может, от того, что я уже был счастлив, только не замечал этого? Нет, не то. С опухшей больной ногой, покинутый Костей, я не мог быть счастлив.