Как бы то ни было, без лишних расспросов Райдон собрался и вышел на берег. За ним прислали экипаж, но на полпути его высадили в районе городского рынка, и дальше он должен был дойти до части сам или нанять рикшу. Ему оставалось всего ничего – каких-нибудь пару кварталов. Он решил идти пешком. И вот тут и начались самые невероятные события. Всегда предельно исполнительный, никогда и никуда не опаздывающий, вместо того, чтобы свернуть на улицу, ведущую в часть, где его уже несомненно ждали в связи с новым приказом, он почему-то пошёл дальше, в сторону горы Хакодате. Было впечатление, что гора поманила его сама. Он знал, что в этой части города было больше улиц, а также знаменитый западный квартал – Мотомачи, – об его экзотичности он часто слышал от других моряков, ведь в нём жило много иноземцев. Райдон решил подняться чуть выше по склону горы и посмотреть на знаменитый квартал сверху.

То, что он увидел, поразило его какой-то диковинной и вместе с тем обыденной красотой. Хотя город находился у подножия горы, некоторые кварталы неровными живописными рядами тоже располагалась на холмах, каждый из которых был чуть ниже предыдущего. На одном из таких рядов, украшенных густыми соснами, в небо устремлялась невысокая башня зелёного цвета с колоколом, а на ней – золотистый крест. Крест ярко посверкивал, когда солнечные лучи преломлялись на его гранях, и на фоне яркой синевы его сияние придавало строению особое неповторимое достоинство. Райдон смотрел на купол и удивлялся, что, несмотря на явную чужеродность архитектурных линий, этот храм не казался ему слишком выпадающим ни из общего стиля привычных японских жилищ, ни из других зданий, построенных чужестранцами. Напротив, было впечатление, что он составляет некий важный центр пейзажа, без которого чего-то бы недоставало. Ниже холмов поблёскивали воды залива, солнце медленно переползало к горизонту, где-то вдалеке тревожно покрикивали чайки, и Райдону показалось, что это с ним уже когда-то было – он как будто уже поднимался из оживлённого города на склон горы, так же смотрел на иноземные кварталы и так же любовался безмятежной красотой залива. Более того чувство, что он здесь уже бывал, особенно ярко вспыхивало, именно когда солнце озаряло золотистый крест на куполе неизвестного храма, а потом, когда луч соскальзывал с креста, чтобы подсветить плывущие мимо него сизые облака, ностальгия по неизведанному постепенно уходила, как дым, исходящий от очагов сгрудившихся внизу домов, и растворялась в белёсой занавеске облаков.

На берегу стайка бакланов сушила крылья, растопырив их как широко раскинутые руки. Над ними летели две небольшие чайки и скорбно что-то друг другу выкрикивали. Внезапно Райдон вспомнил легенду о том, что души погибших моряков переселяются в чаек, и оттого у них такой протяжный и жалобный крик. Их голоса напомнили ему и пение хототогису – кукушки, которую всегда ждала и одновременно побаивалась Теруко. Ведь хототогису всегда приносила ей вести от умерших родственников. «Интересно, о чём на самом деле сейчас кричат чайки? – думал он. – А может, они передают ему привет от Морской ласточки? Где она сейчас? Они не виделись уже больше четырёх лет». Ему стало грустно.

Охваченный нахлынувшими на него чувствами тоски по тому, что было, и, как это ни странно, больше по тому, чего с ним ещё не было, Райдон уже было собрался уходить с точки своего осмотра, как тут с колокольни иноземного храма послышался мелодичный звон. Крики чаек сначала утонули в его переливах, как если бы птицы разом нырнули в волну, но вот их голоса снова взмыли над морем гулким, встревоженным эхом, когда перезвон стих. Райдону показалось, что колокола звенели, как музыка к окружающему пейзажу, как будто кто-то долго подбирал к нему мелодию, и очень боялся ошибиться, а потом всё-таки решил послушать, как бы крики птиц прозвучали, если бы их переложили на ноты. Всё это вместе создало в его душе странное состояние поиска и тревожной гармонии, чего он раньше никогда не испытывал.