Я ничего не ответила, а просто кивнула, чувствуя, как в груди сжимается холодный ком. К сожалению, времени, которое она просила, у нас с ней не было. Но об этом знала только я.

В тот момент, глядя, как она удаляется, тяжело спускается по лестнице, я не могла не думать о виновнике возникшего между нами конфликта, не могла не возмущаться братом, который, воспользовавшись возрастом и чувством вины родной матери, манипулировал ею в свою пользу. Не считался ни с её чувствами, ни с её благополучием. С момента покупки дома он, как паук, плел свою паутину. И вот в её сети попалась жертва, причем не одна.

В этот миг мне показалось, что я потеряла маму навсегда. Кажется, я опоздала…

***

Я шла по мокрым плиткам, слушая, как под подошвами хлюпает вода. Льняная сумка с купленной тетрадью в твердом переплете билась о мою ногу. Ветер растрепал волосы, но мне было всё равно.

Выбрала лавку под огромным деревом с роскошной кроной и ветками, спускающими почти до земли. Подальше от глаз. Долго глядела перед собой на искусственный пруд, в котором весело плескались утки и гуси. Смотрела, но не видела ни их, ни людей. В голове глухо стучало: «ничего, как-нибудь выкрутишься».

«Как же так, папа? Как же так?.. Всю жизнь я слушалась тебя, училась у тебя, верила всему, что ты мне говорил…»

Над головой треснула ветка – на неё вспрыгнул воробей, встряхнулся, сбрасывая капли лужи, в которой только что плескался, вымывая из перьев дорожную пыль. Пригладил крылышком мокрую головку и уставился на меня маленькими, настороженными глазками. Я машинально достала из сумки кусочек печенья, поломала его, бросила крошки на землю. Птица подлетела ближе, но не решилась схватить угощение. Она боится или чувствует что-то?

Внезапно в голову приходит странная мысль: а что, если бы я могла поменяться с ней местами? Просто расправить крылья и улететь? Желание из детства – то самое, что возникало каждый раз, когда я, напуганная миром взрослых – их ссорами, драками, пьяными голосами, – хотела исчезнуть, раствориться в воздухе. Просто не быть среди них. Раз я ничего не могу изменить, не могу ни повлиять на родных, ни примирить их, значит, хотя бы убежать, не видеть и не слышать всего этого.

Вдруг воробей вспорхнул, напуганный бежавшей на него собакой. Я проследила за ним взглядом, ощущая странное сходство с этим крошечным существом, которое всё время должно быть настороже, чтобы не дать себя проглотить. Лети, крошка, лети! Спасайся.

Блокнот лежал на коленях. Я открыла его. На первой странице вывела крупными буквами: «Моя жизнь и борьба».

Затем перевернула страницу и дрожащей рукой написала:

«Папа, ты ошибался....»

Чернильная линия вышла жирной, тёмной, как глубокая трещина. Я призадумалась. А ошибался ли папа?.. Или он всё же… врал?

Я стиснула зубы, чувствуя, как пальцы всё крепче сжимают ручку, будто та была виновником моей боли. И вдруг поняла: всю жизнь я несла внутри себя папин голос, его убеждения, его веру в мать – и теперь этот голос звучал фальшиво, как потрёпанная временем лента с затёртой записью. Впервые в жизни.

Я резко вырвала лист, достала зажигалку и, не раздумывая, чиркнула колесиком. Пламя вспыхнуло быстро, жадно охватив бумагу, и в этот момент во мне вспыхнуло странное, непонятное даже мне самой наслаждение. С меня довольно!

Огонь пожирал слова, превращая их в пепел, а вместе с ними исчезало всё, за что я цеплялась. Может, это была иллюзия, но именно в этот миг меня охватила уверенность: всё уже предрешено.

И все же во мне еще теплилась малюсенькая надежда, что не все потеряно. Я не желала её хоронить. Не хотела отказываться от мечты о доме, от своего места, от последнего, что могло мне дать ощущение опоры. Я не хотела отпускать её – но пламя делало свое дело, не оставляя мне выбора.