– …Я видела, как эта стерва положила руку тебе на колено! И шарила ею выше… – вдруг выпалила она, голос её дрогнул, но тут же стал резким, как удар плётки.

– Всё это чушь собачья! И оправдываться я больше не собираюсь. Думай, что хочешь. Мне все равно. – Отец включил телевизор громче.

Мама подскочила, оттолкнула его руку от панели и демонстративно нажала на кнопку – экран вспыхнул и замер. Комната погрузилась в тишину.

Волосы ее были растрёпаны, лицо искажено злобой. Я впервые увидела в ней такую ярость. И отец, кажется, тоже.

– А, так тебе всё равно?.. – в её голосе звенела угроза. – Ты, кобель, даже не представляешь, до чего я дошла из-за тебя!

Она замолчала, словно испугавшись собственных слов. Сделала шаг назад, опустила руки. Лицо её дрожало. Несколько мгновений она смотрела в пустоту – как будто не могла решиться. Затем медленно подняла глаза на отца.

– В ноябре семьдесят второго… – Она запнулась, голос стал хриплым.

– Было два часа ночи, а тебя всё не было… – Она махнула рукой. В глазах блестели слёзы. – Я стояла у её кроватки. Ты уже довёл меня до безумия. А я…

Она выдохнула, и этот выдох был похож на стон.

– Я ведь могла…

В комнате повисла напряжённая тишина. Отец повернулся к ней, нахмурился.

– Что ты несёшь?! – спросил он, и в его голосе сквозила настороженность, будто он почуял нечто опасное, но ещё не мог понять, что именно.

– Забудь, – прошептала мама, и её голос был настолько тихим, что казалось, она говорит не с ним, а с кем-то внутри себя. – Всё равно ты не поймёшь.

Я тогда тоже ничего не поняла. Но запомнила, как папа смотрел на неё – не с ненавистью, нет. Скорее с испугом. Или недоумением. Будто впервые увидел в ней что-то… чужое. Что-то, что всегда было в ней, но скрывалось за привычной маской.

Запомнила, как она прошла мимо меня, словно не заметила. А потом – как ночью заглянула в мою комнату. Я уже почти спала. Она подошла, поправила одеяло, чуть коснулась моего лба. До этого я не помню, чтобы она когда-нибудь делала это. Прикоснуться с нежностью, сказать «я тебя люблю» – это было не в её духе. «Я не умею выражать своих чувств, ни говорить о них, но это не значит, что я вас не люблю», – иногда оправдывалась она.

Наверное, поэтому это ее прикосновение в тот странный вечер я помню до сих пор. Тогда я не знала, что оно значило. А теперь… – боюсь, что знаю.

И, оглядываясь назад, понимаю: все, о чем я пишу, это не просто детские воспоминания. Это – осколки, которые я собираю, как мозаику, пытаясь понять, что же на самом деле происходило тогда. Взрослая женщина, коей я являюсь, пытается пересобрать заново своё прошлое, словно пазл. И вот, спустя десятилетия, эти кусочки вдруг находятся – и картина меняется. Навсегда. Безвозвратно. Как будто кто-то перевернул страницу, и я увидела то, что было скрыто за текстом.

Иногда мне снится мишка. Мой старый плюшевый мишка с оторванным ухом, когда-то – самый любимый. Он лежит на полу, лицом в лужице чего-то красного. И впитывает это в себя. Как губка. Словно пьет.

Я просыпаюсь с бьющимся сердцем и не могу понять: это было на самом деле – или я сама когда-то разрешила себе поверить, что это всего лишь сон?..

Глава 4. Ростки будущей веры

Интересно, как во мне все устроено: всякий раз, когда мне начинает казаться, что я наконец-то всё поняла – о себе, о других, о мире, о близких, о родителях, – появляется новый осколок. Маленький, забытый, почти случайный. Иногда – воспоминание. Иногда – знание. Что-то едва уловимое, почти невидимое. И тогда внутри меня что-то сдвигается, мутирует, переворачивается. Отношение. Чувство. Мнение. Иллюзия. Состояние. Ощущение.