– Поехали? – смотрел он на неё уже не отрываясь. Видел, как она кивнула, а затем закусила губу, словно забыла о чём-то, а сейчас терзалась мыслью, как быть. Но просьбами одолевать не стала.

В машине Вересов провёл инструктаж – короткий и деловой. Пока ничего нового не предложил, решил сегодня соответствовать той линии поведения, которую выбрал ранее.

– Улыбаться и блистать, – приказал, пряча улыбку.

– Я помню. У меня хорошая память, Юрий Александрович.

Ни глазами не сверкнула, ни поморщилась. Всё та же гладь и ровность. Что заставляет её идти трещинками? Какая она, когда сердится? А какая, когда в ярости? Он бы хотел это увидеть, потому что никак не мог представить. Только вот эти плотно сжатые лепестки, куда никому нет хода.

Он очень надеялся, что никому. Вересов не любил делиться. Вообще. Даже если это человек, который работает на него.

У него зазвонил телефон.

– Да, – сказал он и подавил в себе желание выругаться, выслушивая сбивчивые объяснения милой барышни, которая сейчас извинялась, но рассказывала, что заказанный им переводчик, увы, подъехать не сможет: свалился с температурой, а заменить именно сейчас, вот именно на это время, его некем.

– Чёрт, – всё же выругался Вересов, прикидывая, куда можно обратиться и что можно сделать в ближайшие полчаса.

– Что-то случилось? – поинтересовалась Юля. – Я могу чем-нибудь помочь?

Великолепный сервис.

– Можете, – сказал он в сердцах, – если за те полчаса, что у нас остались, найдёте переводчика с французского или вдруг заговорите по-французски.

Юля посмотрела на него, как на инопланетянина. Недоумённо – это слабо сказано.

– Вы даже не читали моё резюме? – поинтересовалась она.

– А зачем? – это граничило с грубостью, но Вересову позарез нужно было решить проблему, а поэтому на вежливые ответы сил не осталось.

– Ах, да, – в голосе Юленьки Аркадьевны кололись льдинки, – улыбаться и блистать. Но если вдруг у вас ничего не получится за эти полчаса, доношу до вашего сведения информацию: три языка. Французский – почти родной.

Вересов замер. Так не бывает. Ему бы клич боевой издать и радоваться, а он сам обморозился и не мог никак в себя прийти. От счастья, наверное.

– Мой папа – бывший дипломат, – в голосе его личной помощницы сквозил лёгкий сарказм. – А мама – наполовину француженка. По отцу. Так что можете воспользоваться. Ну, или улыбаться и блистать – как скажете.

Что-то шевельнулось где-то в памяти у Вересова, но в тот момент он так обрадовался Юленькиному предложению, что не смог сосредоточиться на смутном ощущении, которое мелькнуло и пропало.

9. Глава 9

.

Юля

У каждого в жизни выпадает счастливый билет или случай, который меняет всё. То, что я заменила переводчика на той очень деловой встрече, сыграло мне на руку.

Вересов смотрел на меня чуть пристальнее, чем до этого, и перестал разговаривать со мной, как с умственно отсталой. Перешёл на свой обычный нормальный тон. Ну, может, мне так казалось, потому что трезво оценивать мужчину, который мне нравился, я всё же не могу. Я воспринимала его острее, чем остальных людей.

По сути, если уже пристально ко всему приглядываться и анализировать, он изменил своё отношение с тех пор, как забрал меня от Островского. По капле, понемногу, но что-то в нём менялось. Я очень надеялась, что это оттого, что он узнавал меня ближе.

– Так и должно быть, – подтвердила мой личный психолог Лерочка, – по твоим рассказам, Вересов весьма неглупый мужчина, а поэтому линия его поведения обязана меняться по мере того, как он тебя узнаёт. Это у господина Островского ты была чем-то вроде интерьера. Можно шоколадку подарить, как любой секретарше, хоть функции у тебя были совершенно другие. Но ведь он никогда не видел тебя в деле, не общался, не составлял мнение. Очень много «не», потому что ты выпадала из поля его зрения. А сейчас – наоборот: ты только впадаешь ему в око, и это хорошо, это отлично! Гибкий податливый ум, способный оценить то, что ему досталось!