Юра Вересов больше всего боялся повторить ошибку своего отца: жениться, а потом найти ту самую, единственную. А ещё больше всего на свете он боялся оставить какую-то из женщин с ребёнком на руках, как когда-то случилось с его мамой. Ни одна женщина этого не заслуживала, даже самая пропащая. Именно поэтому он относился к ним по-человечески и уважал, а они это чувствовали. Может, как раз в этом и крылся секрет его популярности и притягательности.

И, может быть, поэтому к тридцати трём годам Юра Вересов подошёл к той черте, когда ещё немного – и пустота.

Обычно это состояние называют просто – кризис среднего возраста. По годам – рано, а по внутренним резервам – в самый раз. Всё познал, всё изведал, всё испытал, есть опыт, положение, деньги. Нет чего-то очень важного и главного. Того, что заставляет просыпаться каждый день с ощущением счастья.

Всё в его жизни было ровно, как дорога, тщательно отполированная катком: ни зацепиться не за что, ни деревца на обочине, ни чего-то тревожаще-манящего где-то там, на горизонте, где земля неизменно целуется с небом.

Наверное, это началось тогда, когда ему досталось наследство от биологического отца. Он все эти годы жил надеждой, что это временно. Приедет Богдан, законный сын Островского, и Юра отдаст ему всё.

Богдан не захотел. Отказался категорически. Богдан за короткий срок стал своим, родным, близким. Человеком, с которым интересно поболтать. Братом, которого у Вересова никогда не было.

И эти новые ощущения чуть-чуть всколыхнули его. Немного по-другому заставили посмотреть на мир. Он испытывал боль, когда обледенел и уже ничего не чувствуешь, и вдруг пришло тепло. Айсберги начали таять, а душа отходить и болеть, потому что былой стыни уже не существовало, а тепла оказалось слишком мало, чтобы отогреться, переболеть и радоваться.

Как во всё это вписывалась Юлия Аркадьевна?.. Никак. Просто девушка. Красивая цапелька – длинноногая, с белыми пёрышками. Что-то в ней было эдакое – тревожащее, заставляющее вглядываться пристально. Может, поэтому он с ней чуть более пренебрежительнее, чем с другими.

А ещё… Её ведь повело на него, он помнит. В тот самый первый знаменательный его приход в офис Островского.

Он помнит, как она на него смотрела. Как шла за ним, словно очарованная. Что-то было в её глазах… Совершенно не то, что испытывают девушки, когда впервые его видят. Не так явно. Не так открыто.

И он бы не удивился, если бы это слепое обожание продолжилось. Вот только Юлия, оказывается, Аркадьевна, сделала невероятное: она перестала его замечать. Не в том плане, что делала вид. Он для неё как бы стал обычным. Как Островский. Как программист, что забегал в приёмную якобы проверить, как работает техника и не пропала ли сеть, которую он настраивал.

Забегал, чтобы украдкой на Юлю полюбоваться. А она не замечала. Ровная, вежливая, улыбчивая, но холодная, будто спящая красавица, что не ведает ни любви, ни трепета, ни душевных сомнений.

И, наверное, этим и цепляла. Не красотой своей, а недоступностью. Будто космонавт в скафандре. Запросто выйдет в безвоздушное пространство – без страха и сомнений.

Она как икс. И Вересов так и не решил, хочет ли его найти. Но вёл себя с Юлей неправильно. Не так, как обычно. И даже сам себе отчёта в этом не отдавал. И, наверное, это стало ещё одной причиной, почему он её от Островского забрал. Но понял он это гораздо позже.

Первым его порывом была жалость. Не пропадать же «добру», как говорят. Пусть побудет украшением – ему не жалко.

Всё остальное покатилось, как снежная лавина.

Её машина и пальто не по погоде сказали о многом. Юра знал, что такое стеснённые обстоятельства. Не бедность, нет. По Юленьке было видно: её семья знавала лучшие времена, но сейчас либо что-то случилось, либо происходило. И он ещё раз похвалил себя за то, что поддался порыву и забрал её себе.