– Куда вас отвезти? – спросил Вересов, как только мы покончили с деловой встречей и то ли ужином, то ли обедом. Я безбожно опаздывала, но детей сегодня забирала мама – по договорённости, а у меня ещё осталась машина на стоянке возле офиса. Мне необходимо было её забрать.

– Высадите меня возле метро, – попросила я.

Вересов посмотрел на меня пристально, наверное, раздумывая, дура я или ломаюсь. Но я недооценила его умение анализировать.

– Вы не договорились о своей машине. Не переживайте, я пришлю водителя утром.

– Нет, – отказалась я, потому что водитель никак не решал мою проблему с детьми. А грузить этим ни Вересова, ни водителя я не хотела. – Я сама разберусь. Не переживайте, пожалуйста.

– И всё же, давайте поступим так, как решу я, – он всегда разговаривал мягко, но настойчиво. Вот это сочетание импонировало. В Юрии Александровиче будто не существовало острых углов, а поэтому он практически всегда добивался своего. – Я отвезу вас домой, и если вам так важно добираться на работу именно на своём транспорте, ваша машина вернётся. У всех проблем есть решение.

– Мне важно, чтобы наутро моя машина была со мной, – кивнула я.

– Так и поступим.

Он не забрасывал меня пустой болтовнёй. Он вёл себя безукоризненно вежливо. Не стал ни о чём спрашивать, когда мы подъехали к моему дому, ни напрашиваться на чай, как, возможно, поступили бы другие мужчины.

Вересов забрал у меня ключи от авто и раскланялся.

– До завтра, Юлия Аркадьевна.

И я ушла, унося в душе сумбур и непонятные мне чувства. Хотя понятные: он меня будоражил, а я не знала, как правильно себя вести, чтобы ненароком не проколоться. Это он меня не помнил. Зато я очень хорошо знала, кто он и как появился в моей жизни.

– Кто он, этот замечательный молодой человек? – спросила мама, как только я переступила порог. Вот уж не думала, что она любит сидеть у окна. Она вообще должна была детей домой доставить и уехать.

– Это мой начальник, – остудила я её интерес. – Не выдумывай ничего лишнего, ладно?

– Ах, какая жалость! – искренне огорчилась мама. Буквально до слёз.

Она у нас очень эмоциональная. Беспокойная птичка – маленькая, юркая, вечно в движении. Мы с Алиной пошли в отца, наверное, ничего не взяли от мамы: ни её хрупкости, ни её изящества, ни миниатюрности.

Хотя в Альке была, наверное, её мягкость и умение проникать в людей. Это я Снегурочка, как метко приложила меня Лерочка. А они буквально излучали свет, на который летели все.

Мама в последнее время активизировалась, спала и видела, как выдаст меня замуж. В её глазах мои двадцать четыре – это клеймо глубокой старой девы, которая ещё немного – и начнёт коллекционировать котов вместо детей. И то, что мне по наследству досталось двое племянников, только усугубляло в её глазах мою пропавшую молодость и расцвет.

Если её послушать, то если я в течение года кого-нибудь не охомутаю, то туши свет, кидай гранату – всё, останусь навеки вечные одинёшенька.

– Не надо нам никаких начальников! – окрысился Никитос, который, кажется, тоже караулил и подслушивал. – Почему этот хмырь тебя подвозил, Юль? И где наша машина?

Кажется, я попала под перекрёстный допрос.

– Можно я разденусь? – вздохнула тяжело и увидела, как загорелись мамины глаза: она наконец-то заметила, что у меня новые вещи и оценивала, буквально ласкала их взглядом, где уже притаились слёзы радости.

Мудрая мама промолчала, чтобы не раздувать конфликт, но всё поняла. Не знаю, правильно или нет – выяснять и оправдываться я не стала.

– Не выдумывай ничего лишнего, – строго посмотрела я на Никиту, тот метнул в меня яростный взгляд и стремительно скрылся в своей комнате, громко хлопнув дверью.