Уж в хоромах проверила урок, что задавала холопкам, проследила за стряпней, повечеряла с дедом и уселась по вечернему свету кружев плесть.

Работа-то привычная, токмо мысли куда деть? Вот руки проворят, глазки следят за нитями паутинными, а девичьи думки текут плавно. И все об одном, о Шумском.

Чудной боярин Аринке запомнился, да так, что иной раз во сне видела. Все смотрела в его глаза черные, блескучие, разглядывала бесовский шрам, что бровь изгибал грозно. А проснувшись поутру, все никак не могла понять – кто ж он такой? Не волк, не пёс, не медведь. Глубокое, девичье шептало – человек он, но Ариша привычно сравнивала со зверями. Ой, глупая….

Вот и ночью приснился боярин Андрей, да не просто так, а с улыбкой на лице. Аринка в ответ ему тоже улыбалась, а Шумской возьми, да отвернись. И пошел себе, пошел по дороге … И так горько стало рыжей, что слеза покатилась по белой щеке. С того проснулась утром и уселась на лавке. И к чему сон-то такой, а? Вот ведь, чудно.

Пока косу чесала, пока умывалась водой прозрачной, все думала об Андрее – давно не видала, почитай с того дня, как вернулись ратники с похода на ляхов и то, мельком. А тому уж недели три, не меньше.

Пошла Аринка по своему малому двору, все приметила, как и учила боярыня, урок холопкам дала, проглотила вкусной каши с маслом, и отправилась к боярскому дому, уж свой урок выполнять.

Не шла, летела будто. День-то солнечный, листья на деревах уж совсем раскрылись, дороги сухие и воздух сладкий, да прозрачный. С того Аринке и было весело, даже не пугало просо то, окаянное.

На подворье Аришку-то все уж знали, отвечали симпатичной девахе на приветствие утрешнее, кто кивком, кто улыбкой, а кто и шуткой. Ратники молодые, что толклись у боярского крыльца, те так и посвистом проводили – и девка была хороша и день погожий, так чего ж не побалагурить, а?

У Макара в амбаре Ариша сделалась милой и скромной, памятуя о словах Ксении – не болтать. Получила туес с просом и направилась опричь конюшен к сарайкам.  Уселась на деревянный настил под крышей, разложила холстину и высыпала просяную горку, начала повинность свою несть.

- Никак работы перепало, а, Ариша? – голос Фаддея, медовый, застал рыжую врасплох.

Девушка подкинулась слегка, и углядела боярича, что смотрел на нее из-за угла крепкого сарая. Вот как не заладилось у нее с Фаддеем, так и пошло. Он то разговорами донимал, то шутить пытался, да все не впрок. Глаза его змеиные Аринке не нравились, пугали аж. А он, не замечая ее неприятия, все лез, да навязывался.

- Здрав будь, боярич Фаддей, – Арина глаза опустила, вроде как занялась просом.

- Что смурная? Никак, наказали? Так за дело. Матушка говорила, что вы с сестрицей моей озоровали и урока не выполнили. Так чего ты куксишься? – И слова правильные, а все одно – злит.

Фаддей меж тем, подобрался ближе и присел на ступеньку рядом с Аринкой.

- Боярич, я не злюсь вовсе. Работаю, – и как намекнуть-то, чтоб шел своей дорогой?

- А что ж не смотришь на меня? Али не хорош? – приосанился, хвастаясь новым кафтаном и сапогами.

- Так на просо смотрю, боярич, – и сказала скромно, да урядно, а он осерчал.

-  У тебя тьма дел находится, когда я с тобой говорю. Что, не мил? – голос злобой звенит. – Нос воротишь? Боярич подошел, так знай место свое и отвечай, как должно.

Пришлось взглянуть на Фаддея – тот буравил взглядом змеиным. И не понятно было, чего ему надобно? Просил говорить с ним, и тут же похвалялся чином. Аришка и решила, что нужно уважить боярича. Поднялась, поклонилась и голову опустила, будто приказов ждала. А Фаддей еще больше озлился.