– Здоров! Да в его возрасте человек не может быть здоровым! – повысил тон главный врач. – Пусть он будет трижды здоровым. Но он воевал и, значит, имеет полное право на льготы, пусть и не без нашей помощи. Мы, а это главное, не должны допускать жалоб в наш адрес – это портит наши показатели.

– Но он вел себя не очень красиво: кричал, топал ногами в коридоре, затем устроил показательную истерику, – защищался я.

– Всё! Еще одна жалоба или предупреждение, и вы вылетите из Центра в два счета, – категорично отрезал Скворцов.

Спорить с ним было всё равно что мочиться против ветра, поэтому я не стал более поддерживать разговор, вернее раздувать пламя, и поспешил покинуть кабинет главного.

Только безголовый человек, чинуша в белом халате может взвинтить нервы, довести хирурга до стресса за полчаса до ответственной операции. Правда, настоящий хирург способен после подобного эксцесса взять себя в руки и, отбросив всё лишнее, сконцентрироваться только на главном. Видимо, настоящим хирургом я еще не был, потому что лицо у меня горело, а руки слегка дрожали, когда, затягиваясь сигаретой, я пытался успокоиться.

Братья анестезиологи взяли больного в операционную в половине десятого, а в десять ноль ноль, стоя над больным, я уже был спокоен. Операция шла без трудностей, мы довольно быстро вшили искусственный протез кровеносного сосуда и уже приступили к зашиванию раны, когда я… вдруг… почувствовал себя как-то странно…

…Может ли человек чувствовать свой мозг – полушария, доли, извилины? На этот вопрос ответит каждый, даже ничего не смыслящий в медицине. Нет, конечно – нет! Мозг – это сложнейшее создание, высокочувствительный анализатор всех органов и систем, осуществляющий высшую нервную деятельность. Лишь тончайшая паутинная оболочка, покрывающая всю его поверхность, богатая сосудами и нервами, способна воспринимать болезненные ощущения. Однако кора головного мозга, как и его серое вещество, лишены тактильных и болевых рецепторов. И посему сам мозг чувствовать нельзя. Так думал и я, пока со мной не произошла та странная история.

Итак, мы уже приступили к конечному этапу операции, сшиванию раны, когда я почувствовал себя как-то особенно. Поначалу я просто ощутил какую-то пульсацию в голове. Сначала она была слабой и малоощутимой, но быстро стала усиливаться и из центра головы, раздваиваясь, переместилась к височным областям.

Когда-то в институте, изучая мозг человека на занятиях анатомии, я держал его на ладони и пинцетом перебирал извилины, стараясь запомнить латинские названия. А сейчас, о боже, кто-то перебирал извилины в моем мозгу! Я чувствовал не только полушария и доли, но и конкретные извилины. Тогда я точно запомнил, как пульсация переместилась из центра и остановилась точно в зоне, граничащей с височной долей кзади от роландовой борозды. Это было невероятно, но я четко чувствовал пульсацию именно этой извилины, причем с обеих сторон одинаково. Перед глазами неожиданно всплыла цветная картинка, словно со слайда, где я четко увидел мозг; не знаю, чей это был мозг, но он был живой, с пульсирующей именно той извилиной, что и у меня. Из курса анатомии я знал, что в этой извилине находится ядро двигательного анализатора, где синтезируются привычные целенаправленные движения. Вероятно, эта зона и подверглась у меня непонятному воздействию, получив длительную блокировку. Прошло, видимо, несколько минут, прежде чем пульсация прекратилась, но осталась невероятная тяжесть в этих областях мозга. Вслед за этим я стал отмечать изменения и в своем теле. Ноги вначале стали ватными и тяжелыми, а затем настолько легковесными, что мне показалось, будто я повис в воздухе. То же самое затем произошло и с руками. Это было довольно приятно – ощущение невесомости. Вначале я пытался объяснить себе эти новые ощущения тем, что ребята-анестезиологи что-то проглядели и часть закиси азота выпустили в операционную. Однако остальные в операционной вели себя по-прежнему спокойно. Но вот то, что стало происходить со мною после окончания операции, никаким объяснениям было уже неподвластно.